Торжество жизни - [25]

Широко улыбаясь, майор прервал его:

— Война окончена, дружище! Мы победили!

— Победили? — радостно прошептал больной. — Победили! — и вдруг, вспомнив о чем-то, нахмурил брови и тревожно спросил: — А подземный город?

— Какой город? — искренне удивился Кривцов.

— Фашистский… Людей — освободили?

— Не знаю. Да ты хоть скажи, как тебя зовут?

— Степан Рогов, — торопливо ответил больной. — А где можно узнать? Этот подземный город находится в Баварских горах.

Майор вместо ответа развел руками: советские войска туда не дошли.

— Ну, а теперь — спать! — строго сказал майор. — Ты очень слаб и должен укрепить свое здоровье. Обо всем поговорим позже.

Но Степан долго не мог уснуть.

"Победа! Победа! Фашисты разгромлены навсегда!" — ликовало все его существо. Но к этим мыслям примешивались и другие: он, Степан Рогов, ничем не посодействовал победе. Кому нужна теперь бесполезная военная тайна, которую он добыл?

Жизнь победила, но здоровье не возвращалось.

Крупозную пневмонию Степан перенес сравнительно легко, но воспалительный процесс суставной сумки плеча начал приносить юноше все больше страданий и очень беспокоил врачей. Не помогали даже наиболее могущественные препараты, — болезнь приняла затяжной хронический характер. И хуже всего было то, что юноша впал в подавленное состояние. Он безропотно переносил мучительные лечебные процедуры, и почти все время лежал, устремив взгляд в потолок.

После сильных переживаний Степаном овладела депрессия. Его угнетала неизвестность: что стало с Екатериной Васильевной и другими пленниками.

Кривцов, понимая чувство больного, ежедневно заходил к нему, беседовал с ним запросто, в полушутливом тоне. Часто майор заводил разговор о хирургии.

Доцент Кривцов был незаурядным хирургом. Армейские врачи восхищались точностью его диагнозов и безукоризненностью проведения операций. Он безбоязненно — и всегда успешно оперировал в области сердца и на черепе, сконструировал целый ряд замечательных приспособлений для извлечения осколков, проводил удачные операции по приживлению почти оторванных конечностей. Но главное, что его интересовало, — злокачественные опухоли. Он встречал их очень часто: извлекал осколок из брюшины, например, и вдруг натыкался чуткими пальцами на знакомое уплотнение ткани. Раненый даже не подозревал, что носит в себе зачаток неизлечимой болезни, которая проявится, быть может, лишь через несколько лет. Кривцов спокойно удалял опухоль.

Как человек, влюбленный в свое дело, майор решил увлечь хирургией и Степана Рогова.

— Что с тобой, Степа? — спросил он однажды, присаживаясь на табурет у кровати. — Тебе очень больно?

Юноша отрицательно покачал головой.

— Так почему же ты печален? — Кривцов отодвинул занавеску на окне. — Смотри: солнце сияет! А ты…

Степан грустно улыбнулся:

— Товарищ майор, я все время думаю о том, что вы мне сказали. Неужели все-таки антивирус бесполезен? Не можете ли вы исследовать этот препарат сами?

— Кто? Я? — Кривцов с деланным ужасом замахал руками. Да я боюсь микробов как огня! Нет, Степа, то ли дело хирургия! Ножичком чик-чик, отрезал руку, ногу, голову, — Кривцов засмеялся, — пришил новую — и гуляй себе на здоровье! А относительно препарата… Нет, Степа, не берусь. Не имею права вскрыть ампулу. Вот выздоровеешь, я отвезу тебя в микробиологический институт, там специалисты исследуют твой антивирус.

Степан молча кивнул головой. А майор продолжал в шутливом тоне:

— Нет, Степа. Я тебе серьезно говорю; бросай микробиологию, займемся хирургией. Какие интересные проблемы возникают! — Он наклонился к Степану и зашептал: — По секрету тебе скажу: я сейчас готовлю докторскую диссертацию! Не веришь? Честное слово! Только трудно мне, — ох, как трудно без помощника! — Кривцов лукаво посмотрел на Степана.

Степан в смущении отрицательно покачал ГОЛОРОЙ. Он очень любил эти полушутливо-полусерьезные беседы, рассеивающие мрачные мысли, и понимал, что майор искренне желает ему добра. Но после всего увиденного в подземном городе медицина опротивела юноше.

— Так не хочешь? — Кривцов погрозил пальцем. — Вот погоди, я натравлю на тебя Ванюшку! Он тебе докажет, что такое хирургия! А теперь — нечего отлеживаться! А ну-ка на прогулку! Марш в сад! Бегом.

Эти строгие команды означали, что Степана вместе с койкой бережно вынесут на веранду. Юноша любил эти "прогулки". Отсюда, с высокого холма открывался широкий вид. На горизонте вырисовывались острые зубцы Татр, днем ослепительно белые, а к вечеру — иссиня-фиолетовые, розовые, багряно-красные… Издалека долетали чешские песни — какие-то необычные, но близкие и чем-то знакомые. Степан закрывал глаза, вслушивался в мелодии и представлял себя на родине, в милой сердцу Алексеевке…

К вечеру сад наполнялся больными. Одни ковыляли на костылях, другие несли перед собой тяжелые гипсовые руки, третьи неподвижно лежали на койках и колясках. Не было слышно стонов и жалоб: люди смеялись, шутили. Особенно выделялся один — коренастый подвижной юноша. Его никто бы не назвал больным. Однажды он подошел к Степану и с шутливой угрозой спросил:

— Так это ты — Степан Рогов?

В тон ему Степан сказал: