Торпедный веер - [11]

Вскоре после этого случая Грешилов был назначен командиром Щ-215. Жалко было расставаться с экипажем «Малютки». Двадцать раз выходил с ним на задание, шесть кораблей потопили. Подлодке было присвоено звание гвардейской.

Бодаревский провожал своего командира. Несколько будничных фраз, суровое мужское рукопожатие — чтобы не выдать волнения, горечи расставания. Ничего не поделаешь — война…

На новом корабле заместитель командира представил Грешилову офицерский состав. Многих Михаил Васильевич знал близко, других знал по фамилиям. Ребята подобрались серьезные, одеты все опрятно, на лодке идеальный порядок.

Долго беседовал со штурманом, о нем хорошо отзывались в штабе.

— Рулюк Анатолий Антонович?

— Так точно, товарищ капитан-лейтенант! — отчеканил. Отутюженный синий китель, на носках ботинок играют солнечные зайчики. Волжанин. Да тут со всех концов страны народ собрался! С Урала, Украины, Кавказа, из Сибири…

На следующий день Щ-215 отправлялась в море…

Стоя на мостике, Грешилов вспоминал напутственные слова командира бригады; «Щука» в последнее время совершает холостые пробеги. Вы, Михаил Васильевич, обязаны сделать перелом… «Посмотрим, посмотрим, каков будет первый поход с новым командиром», — иронизировал по своему адресу Грешилов.

И словно бы в ответ на это вахтенный Рулюк объявил боевую тревогу. На горизонте в зыбком мареве просматривались мачты вражеского корабля, «Щука» начала преследование, экипаж нацелился топить врага. Однако вовремя спохватились; по правому борту транспорта шло несколько катеров охранения. Грешилов задумался: приблизиться на пару кабельтовых или атаковать с расстояния? Далековато, прикидывал, неровен час, можно и промахнуться. А если обнаружат? Следовало также принять в расчет возможность погони, глубинные бомбы… Решил торпедировать с дальнего расстояния. Отдал команду. В отсеках считали секунды, Грешилов припал к перископу: не уклонился ли транспорт в сторону? Расчеты были правильные. Но вот прошли все сроки, а взрыва так и не последовало. Уже корпус корабля скрылся наполовину, катеров совсем не видно, а он смотрел и ждал, строил догадки, искал причины и укорял себя: «Как же так, неужели промахнулся? Надо было все-таки подойти ближе…» И хоть ему было понятно, почему он не сориентировался, — сказалась, что называется, пересадка с маленького корабля на больший, — неудовлетворенность собой не проходила.

«Вот тебе и «в сердце врагу»! Вот тебе и гроза фашистских кораблей! Видать, перехвалили тебя, Михаил Васильевич», — судил сам себя Грешилов. Объяснение могло быть только одно: не прирос еще к кораблю душой, не изучил боевых достоинств подлодки. Видимо, со временем это придет, но он уже сейчас не имеет права ошибаться, — так думал Грешилов, идя докладывать о результатах похода.

Комбриг не стал отчитывать. С кем не случается… На войне каждую пулю не пошлешь в цель.

— Но только дело-то в том, что пуля золотая, дорого нам обходится, — закончил он разговор.

Сам Грешилов близко к сердцу принял свою ошибку и потому рвался в бой, чтобы загладить ее, оправдать доверие, поддержать собственную репутацию.

Но и второй поход не принес успеха. Море словно вымерло. Противник, напуганный меткими ударами советских подлодок, проводил суда почти у берегов, вне досягаемости торпед.

И все-таки перелом наступил. 24 мая 1943 года ранним утром капитан-лейтенант, применив свою тактику удара с ближней дистанции, потопил транспорт водоизмещением 2600 тонн.

К Грешилову возвратилась прежняя уверенность, которую он утратил на какое-то время. Он как раз поздравлял личный состав с первой победой, когда вошел радист. Он держал в руках какую-то бумагу и нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

— Что-нибудь срочное? — спросил командир и углубился в чтение радиограммы.

Оказалось, что Щ-215 должна немедленно идти к Севастополю, форсировать минные заграждения, перехватить и потопить вражеский транспорт с войсками и вооружением.

В экипаже по-разному восприняли новую задачу. У одних она вызвала душевный подъем. По крайней мере, говорили они, там будет настоящая работа. Другие как-то осунулись, ходили задумчивые. За Севастополь они проливали кровь, Севастополь их родной город, у некоторых там остались родные, друзья, не успевшие эвакуироваться. Может, они живы…

И как-то не вмещалось в голове это понятие: идти на Севастополь.

«Щука» взяла курс на север. Тридцать долгих часов она резала килем волну, пока достигла цели. Грешилов поднял перископ. Вдали маячила сожженная Кача, виднелись руины Мамашая. Где же город, где Севастополь? Торчат сиротливо заводские трубы, отдельные здания… Вид разрушенного города будоражил воспоминания…

«Какая это страшная нелепость — война… — подумал Грешилов. — Разрушается все, созданное веками, гибнут люди… И смерть эта так бессмысленна…»

Он не мог оторваться от окуляра, искал Приморский бульвар, памятник Нахимову, театр, но ничего не мог обнаружить. Видел только закопченные, разрушенные стены, пустые улицы да чахлые деревца, разбросанные по склонам.

Резкий голос заставил Грешилова выпрямиться.

— Вражеский транспорт в сопровождении конвоя со стороны Евпатории! По пеленгу эсминец!