Тори - [7]

– Где ты был?!

Вот уже год как мы живем на новом месте. Когда мы приехали сюда, я была в полной уверенности что это и есть `край света`. Три четверти взора занимали горы, тянувшиеся на неопределенное расстояние, четверть занимал океан, раскинувшийся куда хватало глаз, и лишь какую-нибудь сотую часть пейзажа занимала аллея, которая тянулась вдоль самого океана, отрезанная с одной стороны горами, с другой стороны водой и заканчивающаяся металлической сеткой примерно в двух километрах от дома. Дом был двухэтажный, с верандой, выходящей на побережье. Старый, тяжелый, деревянный дом. Это была родина моей матери. Это была ее земля, ее горы, ее океан. Впервые в жизни я вспомнила о матери. Рассказы отца о ней были всегда очень туманны, и он всячески старался уйти от этой темы, и было видно, что это доставляет ему неприятные воспоминания. Я недолго упорствовал. Не то чтобы я был совсем равнодушен к этому вопросу, но, поймите правильно, я никогда ее не видел, а поэтому моя мать была лишь частью прошлой жизни отца.

Я сразу полюбила море. Я могла часами сидеть на берегу и просто смотреть на волны. Иногда, когда отца рядом не было, я снова пробовала играть цветами, но с волнами это хуже получалось, так как они пребывали в постоянном движении. Зато закат! Видели ли вы когда ни будь темно-фиолетовый закат? Сначала небо было слегка фиолетовым, а солнце зеленым, а потом они начинали меняться цветами, и чем ниже спускалось солнце в горизонт, тем более фиолетовым оно становилось. А лиловые чайки! Ничего красивей я до сих пор не видела.

Кактус. Тот вообще потерял голову. Если перевести его возраст на человеческий, то ему уже было пора на пенсию. Но он как сбросил все свои года и чуть ли не с гиканьем носился вдоль берега, а то с победным шипением кидался на крабов или на маленьких черных змеек, которые вырывали себе норы в песчаных основаниях карьеров. Он был готов с утра до вечера не вылезать с берега, что, в принципе, и делал.

До ближайшего соседа было около четырех миль и, кроме как на моторной лодке, туда добраться было крайне трудно. Мы изредка ездили к старому Тому и ловили рыбу. Вернее я ловил рыбу, Кактус ее драл своими когтями, а папа с Томом сидели на берегу, пили пиво и сплетничали о спорте и политике. Том знал несколько десятков способов ловли рыбы, а может и больше, и каждый наш приезд он мне показывал новый способ. Мы тут же начинали его осуществлять, а Том стоял в сторонке и посмеивался над нашей неуклюжестью. Как-то раз я подвергла сомнению его мастерство, и он с одной-то удочкой в руках за час обеспечил нас ведром рыбы. После этого случая я стал верить Тому как самому себе. Он этим, конечно, пользовался и, как я теперь понимаю, рассказывал мне всяческие сказки про то как он дрался с пиратами, как он плавал чуть ли не капитаном, ну и естественно про километровых акул. Я же сидела и впитывала эту лапшу, все принимая за чистую монету. У Тома была старенькая малюсенькая яхта, на которой он нас катал в солнечные дни. Он был тоже очень рад, что наконец-то у него появились соседи и есть кому высказать свое неодобрение по поводу проведения очередных выборов местного шерифа, а так же поведать свою напичканную приключениями жизнь.

Отец никогда ему не рассказывал откуда мы и кто, и поэтому я понял что они уже знакомы давно, а также я узнал что Том хорошо знал мою мать, и, при случае, я решил расспросить его. Я не хотел, чтобы отец знал об этом, а язык жестов был пока плохо понятен Тому и расспросы мои откладывались по чисто техническим причинам, если можно так выразиться. Времени у меня было впереди предостаточно и я стала учить его разговаривать, чтобы общаться напрямую. Тому это было очень интересно, и он с жаром кинулся изучать все мои `приемы` речи. Он же в свою очередь учил меня шипеть по змеиному, объясняя это тем, что если я встречу на пути змею, надо быть вежливым и уметь ей сказать: `Милая, не пошла бы отсюда куда подальше!` А также, после этого, согласно правилам хорошего поведения, пожелать ей приятно провести время в этом `отдаленном месте`. С этими шутками и весельями шел к концу пятый год моей жизни…

Глава 6.

Жить вдали от людей оказалось намного легче, чем я думал. Одиночество редко давало о себе знать. Я был все время занят Тори. В частности, изучал его поведение, его реакции на различные раздражители и многое другое, пытаясь выяснить природу его отклонений. Хорошо помня о связи его `исчезновений` с изменениями цвета его зрения, я большое внимание уделял этим скачкам, выявляя когда у него это происходило. За последние полгода его `фокус` повторился еще два раза, и это только те разы, что я сам увидел. Я думаю, что в мое отсутствие их было еще больше. Было видно как у Тори загораются глаза при всех этих экспериментах. Он не меньше моего хотел разобраться, как он это делает и побаловаться как следует.

Однажды он меня этим сильно напугал. Я пошел на берег, чтобы позвать его к ужину. Вечер был теплым и вода была покрыта туманом. Легкий ветер разрывал его пелену у основания гор и заходящее солнце просвечивало все бордовым светом, который весьма смахивал на какой-то магический огонь. В общем обстановка, сами понимаете, мистическая. На пляже дальше восьми-десяти метров было ни черта не видать. Я сложил руки рупором и пошел вдоль прибоя зовя его. Пройдя примерно метров двести я обнаружил песчаный замок, слепленный Тори. Он был довольно внушительных размеров и весьма таинственно вырисовывался на общем фоне тумана и уже багрового солнца. Я прикинул, что Тори мог вполне пойти гулять на аллею. Он очень любил там бывать. К слову сказать, я не очень равнодушно к этому относился, так как существовала весьма неприятная история, которой Тори не знал; его мать внезапно потеряла рассудок прямо перед его рождением, и, хуже всего, что никто не знал как это произошло. Ее нашли именно в этой аллее. Она стояла там, обнимая одно из пожелтевших к осени деревьев, открыв беззвучно рот, и в глазах ее стоял ужас. Больше никто не услышал от нее ни слова…