Топот балерин - [15]
Коробило, что старушенции называют себя «девочками». Что вкладывают пошлый смысл в термины, только что узнанные на курсах:
— Ну, как твой юзерпик (внук), много двоек нахватал?
— Я эту халду из рыбного по полной отфейсбучила.
— Пошла, значит, свой пиксель перед сном сполоснуть…
— Хи, хи, хи.
Старые пошлячки. О чём с такими вообще говорить?
У Алёны уши сворачивались в трубочку. И всё читалось на её скучающем, брюзгливом лице. Её сразу зачислили в разряд гордячек.
И вдруг на открытом сайте знакомств, куда Алёна заглядывала поглазеть и желчно посмеяться над наивными, ищущими любви дурочками …Вдруг увидела его. Рафаэля.
Видимо, заблудился, по ошибке забрёл. Спутал с сообществом непризнанных, несчастных поэтов:
На аватарке — худое, измождённое лицо парня со жгуче-чёрной, длинной, наползающей на глаза чёлкой.
Алёна — лежала ли в ванной, спускалась ли в лифте, гуляла в сквере или стояла к кассе в «Пятёрочке» — как заворожённая, мурлыкала под нос простенькие строки:
В тот же вечер написала ему, не веря, не ожидая получить ответа. И правильно: не получила. От такого-то красавчика.
Тогда она (а курсы на что?) полезла в бесплатный фотобанк. Долго, придирчиво искала и нашла: фактурная блондинка на золотом пляже. Она же, со струящимися русалочьими волосами под бирюзовой пилоткой… Безразмерная длина профессиональных ног.
Стюардесса Алёнушка ищет своего Иванушку…
Уже вечером Рафаэль (так звали меланхоличного мальчишку) откликнулся:
Ну, и закружилось-завертелось. Главное, она успела его выдернуть с края лестничной площадки одиннадцатого этажа. Прочь от засасывающего, дышащего могильным холодом узкого пролёта, желтевшего глубоко внизу грязным, затоптанным кафельным квадратиком.
— Даля! — с отчаянием крикнул Павел Геннадьевич Лыткин, заслышав шуршание в кухне, тихий хлопок дверцы холодильника. — Даля, ну что это такое?!
Даля — дочка. А как её ещё прикажете называть, если жена от большого ума дала ей имя «Далила»?
Какое-то в последнее время повальное сумасшествие: мамаши стремятся переплюнуть друг друга, кто оригинальнее наречёт младенца. В садике в группу ходили Валенсия, Луналика, Океания. Океания Фёдоровна Иванова.
Далька просунула в дверь хитрющую мордочку, замурзанную от клубничного йогурта:
— Ой, ну что, пап? Мне домашку нужно делать.
— Вижу, как ты её делаешь у холодильника. Кто-то худеть собирался. Потом опять на весах истерику устроишь… Ну ладно, я вот чего, — Павел Геннадьевич сменил тон со строгого отцовского — на заискивающий, просительный:
— Даленька, я же просил тебя посвящать стихи особе, так сказать, женского рода… От мужчины. А у тебя снова здорово, — он взмахнул листочком:
— Почему «могла»?! Мог! И не «поняла» — «понял»! Мужской род! Речь-то от мужчины идёт. Исправь, а, Далюня?
— Пап, всего-то два глагола и одно прилагательное.
— А это что такое? — Павел Геннадьевич в отчаянии продекламироал:
По-моему, как-то неуклюже, а? Будто графоман писал. Как это: «чувство мщения кричит»? Смени, пожалуйста, на другую рифму.
— Ага. На «общепит». Кипит — общепит. Думаешь, легко стихи писать? Да не волнуйся: понравится подружкае твоего сослуживца.
Месяц назад Далька, вернувшись из школы, застал отца за диким, неподобающим, постыдным занятием. Он проник в её комнатку и шуровал в компе. В папке «Стихи. Личное.»!
Далька на пороге вначале потеряла дар речи от возмущения. Потом начала пронзительно визжать. Вот просто: «А-а-а!» — на одной ноте, и топать ногами.
Хорошо, что жены не было дома. Дальку привело в чувство обещание купить айфон и «ту розовую кису из „Детского мира“, с лазуритовыми глазами». И клубничного йогурта — сколько угодно. И летом отправить в лагерь, а не тащить в эту дурацкую Турцию. И набить тату в виде капающей кровью розы: вот тут на лопатке и тут, ниже попы…
— Тату — это к маме.
…Господи, розовая киса-то ей зачем, четырнадцатилетней девке, позиционирующей себя как готка?! Вся в чёрном, в ушах по четыре серёжки в виде черепов, вместо волос выщипаны птичьи перья.
Павел Геннадьевич увёл дочь в кухню, усадил напротив. Вынул из холодильника стаканчики любимого дочкиного йогурта. Отколупывая крышечки и отдирая фольговую плёнки, всё-всё объяснил.
Сын всегда – отрезанный ломоть. Дочку растишь для себя, а сына – для двух чужих женщин. Для жены и её мамочки. Обидно и больно. «Я всегда свысока взирала на чужие свекровье-невесткины свары: фу, как мелочно, неумно, некрасиво! Зрелая, пожившая, опытная женщина не может найти общий язык с зелёной девчонкой. Связался чёрт с младенцем! С жалостью косилась на уныло покорившихся, смиренных свекрух: дескать, раз сын выбрал, что уж теперь вмешиваться… С превосходством думала: у меня-то всё будет по-другому, легко, приятно и просто.
Не дай Бог оказаться человеку в яме. В яме одиночества и отчаяния, неизлечимой болезни, пьяного забытья. Или в прямом смысле: в яме-тайнике серийного психопата-убийцы.
Иногда они возвращаются. Не иногда, а всегда: бумеранги, безжалостно и бездумно запущенные нами в молодости. Как правило, мы бросали их в самых близких любимых людей.Как больно! Так же было больно тем, в кого мы целились: с умыслом или без.
Невыдуманные рассказы о девочках, девушках, женщинах. Одна история даже с криминальным налётом.
И уже в затылок дышали, огрызались, плели интриги, лезли друг у друга по головам такие же стареющие, страшащиеся забвения звёзды. То есть для виду, на камеру-то, они сюсюкали, лизались, называли друг друга уменьшительно-ласкательно, и демонстрировали нежнейшую дружбу и разные прочие обнимашечки и чмоки-чмоки. А на самом деле, выдайся возможность, с наслаждением бы набросились и перекусали друг друга, как змеи в серпентарии. Но что есть мирская слава? Тысячи гниющих, без пяти минут мертвецов бьют в ладоши и возвеличивают другого гниющего, без пяти минут мертвеца.
«Главврач провела смущённую Аню по кабинетам и палатам. Представила везде, как очень важную персону: – Практикантка, будущий врач – а пока наша новая санитарочка! Прошу любить и жаловать!..».
Сезар не знает, зачем ему жить. Любимая женщина умерла, и мир без нее потерял для него всякий смысл. Своему маленькому сыну он не может передать ничего, кроме своей тоски, и потому мальчику будет лучше без него… Сезар сдался, капитулировал, признал, что ему больше нет места среди живых. И в тот самый миг, когда он готов уйти навсегда, в дверь его квартиры постучали. На пороге — молодая женщина, прекрасная и таинственная. Соседка, которую Сезар никогда не видел. У нее греческий акцент, она превосходно образована, и она умеет слушать.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!