Тополиный пух: Послевоенная повесть - [60]

Не заходя домой, он позвонил к нему на квартиру. На его радость, дверь открыл сам скрипач.

— Сережа? — замигал мальчуган глазами и вышел на лестницу. — Ты что?

— Сможешь завтра у себя мой портфель затырить? — перешел сразу же к делу Сережка, но тут же поправился: — Спрятать…

Слово «затырить» вернуло его к Японцу, к тому дню, когда тот отдавал ему часы. В последнее время Сережку в жар бросало: как далеко могла увести его дружба с вором. Японца недавно осудили, дали пять лет, Вальке-мушкетеру — год условно, но даже не в этом дело.

— Сможешь? — повторил Сережка.

— А зачем?

— Зачем? Зачем? — поморщился он. — Надо! Вот зачем…

Отказать Сережке Колька не мог.

— Спрячу! Конечно, спрячу… — заторопился мальчик.

— Но только никому не говори. Понял?

— Понял… А когда портфель принесешь?

— Завтра… Утром… До школы… А мать твоя дома будет?

— Нет! Что ты! Она рано уходит…

— В восемь я приду сюда, — Сережка повернул уже было уходить, однако почувствовал, что не спросил у Кольки что-то важное, а главное, не поблагодарил, что ли, за готовность помочь… Хотя Сережка был, конечно, далек от того, чтобы говорить Кольке спасибо или какие-то еще там слова — не принято это среди ребят, но недовольство собой осталось. Все-таки с Колькой, с младшим, надо бы быть повнимательнее. И Сережка спросил: — Ну а у тебя как дела?

— Ничего… — встрепенулся Колька. — Вот только скрипки теперь нет… Скоро у меня в музыкальной школе экзамены…

— А вы там тоже экзамены сдаете? — удивился Сережка.

— А как же! Еще какие! — вздохнул Колька — Мне каждый день сейчас нужно играть, и много, а скрипки нет… В школе мне дают казенную, а домой, говорят, брать нельзя… Я в школу заниматься хожу…

Он посмотрел на Сережку, словно ждал от него какого-то совета, а потом вздохнул еще раз.

— У мамы нет денег на скрипку. Ах, и как я тогда ее за сценой оставил…

Сережке опять стало жалко Кольку, и он опять посетовал, что у него нет денег. «А так купил бы ему скрипку. Купил бы и подарил… А то вон как он переживает, вздыхает даже…»

Дома Сережка все-таки подумал: «Как же будет потом, когда я завтра прогуляю школу? Может, сказать, что заболел? Не поверят… Что же тогда?»

Он так ничего и не придумал.

Солнце уже клонилось к закату. Сережка стоял на балконе, смотрел на тополя сверху и не видел их стволов — все закрывала зеленая масса листвы. Отсюда, с пятого этажа, листва казалась совсем безмолвной, лишь только переливалась в отсветах заходящего солнца. А солнце плавало в облаках огненным шаром. «В тучу спускается», — заметил про себя Сережка и вспомнил бабушку, которая всегда говорила: «Если солнце садится в тучу — будет завтра дождь». А интересно, будет ли дождь завтра?

Назавтра дождя не было. — Как они и договорились, Сережка подошел утром к Колькиной квартире. Дверь в ней была приоткрыта, и тут же в щель просунулась рука, а потом показался и сам Колька:

— Давай… — тихо произнес он и, схватив у Сережки портфель, пошел прятать его в ванную. Сережка остался ждать.

«А хорошо, если бы никто не заметил, что я иду без портфеля», — размышлял он.

Когда они с Колькой вышли из подъезда, им навстречу катила коляску Лисянская. «Ну, вот еще! Нина Львовна тут топчется!» Однако Нина Львовна не обратила на них никакого внимания. Выйдя со двора, Колька повернул в школу, а Сережка направился в сторону большой улицы.

…Когда чемоданы уже лежали в машине и все было готово к отъезду, Вера Николаевна спохватилась:

— Зеркало забыла. Хотела взять и забыла…

Она еще раз порылась в своей сумочке и передала ее Сережке.

— Подержи. Я сейчас… Быстро…

И Вера Николаевна заторопилась к подъезду.

Павел Андреевич открыл капот, что-то проверил, трогая руками промасленные детали, а потом, сильно хлопнув, закрыл его.

— Не суеверный я, Сережа, а в приметы верю, — сказал он. — Дороги не будет…

— Почему? — удивился Сережка.

— А вот видишь, Вера Николаевна вернулась.

Сережка, и раньше, кажется от бабушки, слышал, что когда кто-нибудь уезжает и вдруг, забыв что-то, возвращается, то путь может быть несчастливым. Теперь тревога передалась и ему. «А вдруг и вправду что-то случится?»

Вышла Вера Николаевна.

— Я готова, — громко объявила она.

— Я тоже, — ответил ей Павел Андреевич и подошел к Сережке. — Ну, будь здоров… Да, — вспомнил он. — Я хочу тебе оставить наш адрес в Загорске.

Павел Андреевич достал записную книжку, похожую на фабричный пропуск, который Сережка не раз видел у матери, и начал писать.

— Вот, — протянул он ему листок. — Письмецо мне напишешь, как живешь, как дела. И вообще — пиши. Не пропадай. А мы тебе будем отвечать. И большой привет маме. Обязательно передай — не забудь.

Он пожал Сережке руку, а Вера Николаевна, снова порывшись в своей сумочке, вытащила оттуда плитку шоколада:

— Вот, Сереженька…

— Что вы! Не надо!

Сережка даже отступил назад, но она успела положить шоколад в верхний карман его рубашки.

Машина отъехала.

В милиции ему не верили.

— Врешь ты все, парень, — говорил лейтенант, вперив проницательный взгляд в Сережкины глаза. — Говори честно!

— Я говорю.

— Ну, что ты говоришь, я это уже слышал.

Лейтенант был молоденький. Казалось, сними с него форменную гимнастерку, и ничего не останется от его строгости. С розовыми пухлыми щеками и кругленьким подбородком он будет похож на какого-нибудь спортсмена из юношеской команды или просто на ученика выпускного класса.