Тоомас Нипернаади - [15]

Ионатан уехал, и нетерпеливое ожидание воцарилось на хуторе. Только и говорили, что о мартышке да о поездке Ионатана. И хотя Пеэтрус, по календарю изучая дни ярмарок, составлял маршрут будущего путешествия, а Паулус корпел над прошениями в разные ведомства, мысли их неизменно блуждали вокруг мартышки. Дни бежали, а Ионатан не объявлялся.

- Небось, запил, зараза, транжирит, паразит, денежки в каком-нибудь захудалом трактире и даже думать забыл о нашем поручении! - расстраивался Паулус.

- А может, какая закавыка или несчастье случилось в дороге, - угрюмо отзывался Пеэтрус.

Нипернаади, казалось, все эти обезьяньи проблемы нисколько не трогали. Он коротал золотые денечки то в разговорах с Миллой в лачуге, то со стариком на рыбалке, а то и просто ходил по лесам, по лугам. Иногда брал каннель, играл, пел и возносил хвалу Отцу небесному за то, что тот ниспослал такие прекрасные солнечные деньки. Когда же Пеэтрус после энергичных настояний Паулуса завел с ним осторожный разговор, мол, как же работа, содержание хутора и как оно дальше будет,  Нипернаади озлился и резко ответил:

- А что я могу сделать, если вы все еще торчите на хуторе? Тут нужно хозяйка, а разве нормальная девушка пойдет на хутор, когда здесь молодых парней, что голодных волков?

Пеэтрус вполне удовлетворился таким ответом, а на ворчание Паулуса больше не обращал внимания.

Однажды, когда братья с  Нипернаади валялись на траве, во двор вдруг влетел Ионатан и закричал:

- Поклажа готова? Лошадь запрягли? Мы можем ехать!

Братья вскочили и бросились к Ионатану. Тот держал на руках маленькую мартышку. Измученная долгой дорогой, она дрожала мелкой дрожью. На голове у нее была красная шапочка, а на шее — веревка.

- Вот она, вот она! - кричал Ионатан, демонстрируя братьям драгоценного зверька. - Ну помучился, ну пособачился, доложу я вам.

- Где ты был так долго? - зло спросил Паулус.

- Думаешь, до Латвии добраться — раз плюнуть?! - ответил Ионатан, - Да я чуть не весь земной шар объехал, прежде чем попал куда нужно, я этого попа у черта на рогах достал. Ох, братцы, я вам такое порасскажу, вы про такие переделки узнаете, в каких ни один христианин еще не бывал, целый месяц будете слушать.

Но сейчас никому не хотелось выслушивать истории Ионатана, всех интересовал зверек, которого он держал в руках, да так крепко, что у того проступали ребра. Даже Пеэтрус нежно погладил мартышку — свое добро, дорогое и такое красивое.

- А как ее назовем? - спросил Паулус.

- Мика, я назвал ее Мика! - образовался Ионатан. - Прежде ее звали по-другому, но больно замысловато, уже из головы вылетело.

- А она красивая! - с улыбкой заметил Пеэтрус.

- И стоила пятьдесят рубликов золотом! - опять оживился Ионатан. - Ох и пособачился я с этим дьявольским попом, но длиннорясый уперся всеми копытами и ни на мизинец не уступил. Мика ему вместо сына, говорит, и только великая нужда заставляет его продать мартышку. Делать нечего, выложил этой твари полсотни золотом и взял зверушку.

Против цены никто не спорил. Но тут братья опомнились — вдруг кто-нибудь чужой увидит их сокровище — и поспешили в дом. Целый день они сидели вокруг мартышки и радовались. Даже Янку с пастбища позвали, пусть тоже полюбуется на чудесного зверька.

А под вечер сходили в баню, как следует побрились, Паулус поставил на свою больную ногу банки, оделись во все праздничное. Когда приготовления были окончены, еще раз справились в календаре, где в ближайшее время будут большие ярмарки, сердечно распростились с  Нипернаади, Янкой, хутором, скотиной и даже с собаками, взгромоздились на телегу и с песнями отбыли. Больше всех радовался Ионатан, он верещал, как поросенок, застрявший в изгороди. А Паулус пообещал не  надевать шляпу, пока видны будут крыши и трубы родного хутора.

Хотя отъезд держали в тайне, в тот же вечер о нем узнала вся деревня. А на другое утро в Кроотузе, тяжело дыша, прибежал Истукан, чтобы лично выяснить у  Нипернаади подробности. В ярости распахнул он дверь, встал посреди комнаты, потряс тяжелой палкой и спросил казенным и дрожащим голосом:

- Это правда, что Ныгикикасы уехали с хутора, дабы шляться по ярмаркам, представлять народу непристойные зрелища и этаким ломаньем вымогать деньги? И если это правда, то не думает же  Нипернаади, что в целом свете сыщутся люди, которые пойдут за свои пречистые смотреть на это жулье, да еще в таком количестве, чтобы Ныгикикасы смогли на них хорошенько заработать! Это же как если бы всевышний плюнул в лицо всему крещеному люду, да ежели эти пьянчуги, эти бандюги будут процветать, то все церкви разом опустеют, и даже самые почтенные прихожане станут расхаживать с финкой в зубах и камнем в кармане.

Быть того не может, чтобы Ныгикикасы стали процветать, не будет тогда на земле ни порядка, ни справедливости! А может,  Нипернаади случайно знает, что парни поехали на ярмарку просто лошадей воровать, и может, лучше заранее известить о том полицию и высочайшие власти?

Нипернаади лежал на кровати и, выслушав длинную тираду Истукана, лениво поднялся.

- Нет, соседушка, - с серьезным видом произнес он. - Ныгикикасы отправились с самыми честнейшими намерениями. И то, что дело их пойдет, так же несомненно, как господь на небесах. Не за горами то время, когда они предстанут здесь миллионерами и всем нам придется трепеща ползать перед ними и поклоняться им!