Тоня Глиммердал - [44]
Это могло бы обрадовать Хагена — что всего через несколько лет она перестанет быть ребенком.
— Чего ты хочешь? Сегодня не время для пустой болтовни.
— Пришла спросить, нет ли у тебя телефона Хейди. Ты хочешь его получить? — с издевкой спрашивает Клаус. — Хочешь позвонить и поблагодарить за то, что она разрушила все мои планы?
— Нет, мне надо сказать ей спасибо за другое, — отвечает Тоня.
Но Клаус Хаген ничего не слышит.
— Радуешься небось, да, Трулте? Не дала продать их хутор! Ну, радуешься?
Тоня сняла подбородок с конторки, чтобы кивнуть. Смысла врать всё равно нет.
— Знаешь, как меня достал этот твой Глиммердал? — спрашивает Хаген.
Тоня мотает головой.
— Он достал меня до изжоги, — кричит Хаген. — Здесь живут не люди, а непроходимые болваны! Здесь невозможно вести бизнес!
Тоня стоит и мечтает понять смысл слов Хагена. Болваны — это кто? Это он имеет в виду ее, папу, Гунвальда, Салли, Нильса, да?
— Клаус, — говорит она мягко, — меня бы очень порадовало, если бы ты нашел номер.
Она получила Хейдин номер! Хаген пролистал номера в своем телефоне и выписал один на бумажку.
— Кстати, я вчера с ней разговаривал, — бурчит он, водя ручкой. — Баба чертова, — добавляет он в сердцах, пихая бумажку Тоне.
Клаус Хаген не подозревает, что он сделал для Тони, когда дал ей телефон Хейди. Поэтому его безмерно удивит то, что сейчас случится. Тоня Глиммердал обходит всю конторку и награждает его настоящим медведеукладывающим поцелуем.
Так с ним никто еще не обходился. Клаус Хаген цепенеет и молчит, не дыша.
— Спасибо тысячу раз. Это самый лучший для меня подарок, — от всей души говорит Тоня.
А не такое простое дело — назвать что-то самым лучшим подарком, если тебе уже подарили двух козлят и одну совсем настоящую козу.
— Чао-какао!
Тоня не замечает, что, пока она беседовала, ее питомцы успели сделать на клумбе лапшу из крокусов. И Клаус Хаген не замечает этого, пока он провожает компанию взглядом до самого сказочного леса. Потом он опускается на стул и чешет голову.
— В этой долине нормальных нет, — шепчет он.
— Присмотрите за моими, ладно? — говорит Тоня Гитте и ее маме, входя во двор Гунвальда в сопровождении козы с козлятами.
И устремляется на кухню.
— Гу-унвальд! — она протягивает ему бумажку.
— Иди скорей, у меня для тебя кое-что есть, — отвечает Гунвальд.
Тоню это не интересует. Она тычет Гунвальду в нос свою бумажку.
— Гунвальд, я…
Гунвальд не замечает бумажки.
— Вот гляди, — говорит он, вытаскивая из-за двери ящик.
Тоня не может пока думать ни о чем, кроме бумажки, которую она держит в руке.
— Гунвальд, это очень важно…
Но Гунвальд уже сердится.
— Самое важное здесь! Тоня Глиммердал, открой-ка свой именинный подарок!
Еще один здоровенный ящик. Если бы она уже не получила козлиного семейства, этот ящик показался бы ей огромным. Тоня сует записку в карман. Ладно, пять минут подождет. Дрожащими руками Тоня обдирает подарочную упаковку. Внутри деревянный футляр. Гунвальд тем временем сел поодаль на стул и не сводит с Тони глаз.
Тоня открыла футляр, увидела, что в нем, — и онемела.
— Понимаешь, я хотел подарить тебе лучшее, что мог, — говорит Гунвальд.
Тоня по-прежнему молчит. Она гладит пальцами то, что в футляре, зеленое и блестящее. Аккордеон. Гунвальд подарил ей настоящий аккордеон, на нем можно играть. Невероятно. Она боится открыть рот, не зная, что может сорваться с языка.
— Он тебе не нравится? — спрашивает Гунвальд.
— Гунвальд, — шепчет Тоня. — Я его обожаю.
Доковыляв до Гунвальда, она бросается ему на шею.
— Теперь я тоже могу играть! Мы можем играть вместе, Гунвальд!
Видя, как Тоня рада, Гунвальд улыбается во весь рот. Тоня первый раз видит его по-настоящему улыбающимся с того дня сто лет назад, когда он запнулся на каменной лестнице и упал. Она стоит и греется в его улыбке. А потом благоговейно достает из кармана бумажку и протягивает ее Гунвальду.
— Гунвальд, у меня есть телефон Хейди, — говорит она.
Это не просто — взять и позвонить человеку, если ты не звонил ему тридцать лет. Тоня это понимает.
Это трудно, неприятно, невозможно. Но Гунвальд должен.
Гунвальд мечется по кухне, как лось в клетке. Рука то ерошит волосы, то трет грудь, то рубит воздух. Он не может. Это немыслимо. Он чувствует, что сейчас у него будет инфаркт, объясняет он.
— Если ты подождешь еще тридцать лет, лучше не станет, — сурово откликается Тоня-Грохотоня.
Но Гунвальд вышел из берегов и бушует.
— Хейди не хочет, чтобы ее нашли. Ты сама слышала, что Сигурд сказал! — кричит он.
Гроза Глиммердала топочет ногами — так, что портреты Гунвальдова дедушки и красавицы Маделены Катрины Бенедикты падают на диван.
— Хейди всю жизнь ждет, что ты ей позвонишь! Ты ей папа, черт возьми!
Тогда Гунвальд сдается и берет трубку.
Тоня не подозревала, что Гунвальд может так дрожать. Она сидит рядом с ним на диване и держит его за свободную руку, пока он набирает номер на старом большом телефоне. Раздается гудок. Ни Гунвальд, ни Тоня не дышат. Второй гудок. Тоня сглатывает, Гунвальд немного шевелится. Третий гудок, и на том конце прорезывается звук.
