«А что, может, я уже не действую ему на нервы», — размышлял старик, стараясь не думать о Броуди, и даже не в связи с предстоящим судом, а потому, что хотя и по недогляду, но человек-то погиб. И, заражая Неда своим смехом, он гляделся в свое собственное лицо, каким оно было в прошедшие времена, представлял, как оно обрюзгнет, как потрескается потом, словно пересохшая глина.
— Гораздо бодрее себя чувствую, — сказал старик, расправляя плечи.
Оставив Неда вытираться, он пошел лугом, за ним, бренча колокольчиком, семенила разыгравшаяся коза, легко поддавая его сзади рогами, и старик, обернувшись, ухватил ее за рога и уложил на землю. «Не озоруй», — сказал старик. Коза присмирела, но шла за ним как привязанная. Нед нагнал их уже у дороги. «Ты бы переменил брюки», — посоветовал Нед. «Ты бы к встречным машинам был такой внимательный», — уколол старик. «Я не нарочно, — сказал Нед и совсем детским тоном добавил — Солнце зашло». Старик остро взглянул на него и махнул рукой в сторону бетонной глыбы у подножия горы: «Поедем через туннель?» «Нет, — сказал внук, — давай сэкономим деньги и поедем через перевал». Старик вздохнул. «Сюда бы Нору. Она любила путешествовать», — сказал он. «Я всегда вспоминаю, как она прямо держалась. У тебя такая же осанка», — сказал Нед. «Грех жаловаться, — обронил старик и пошел к машине. — Она у тебя из головы не идет», — чуть слышно сказал он. «Ты у меня из головы не идешь», — сказал Нед. Они доели что было в корзинке, и в этот раз старик прямо из бутылки пил красное вино. К цыпленку он едва притронулся. «Как несправедливо, — растравлял он себя. — Это она переменилась, а не я, — думал он. — Молодой была с таким характером, что не приведи бог».
Нед без передышки гнал машину через перевал: они забронировали место на четырехчасовой паром, а до Франции еще ехать и ехать. Ночевать он хотел во Франции. В Лозанне можно перекусить, потом переехать границу и в первом же подходящем месте остановиться на ночь. Старик спал. Время от времени Нед бросал на него взгляд. Дед свернулся калачиком. На вид такой симпатичный старичок. Но он стоил отца Неда и обоих дядьев, вместе взятых, и еще кому-нибудь останется место. В нем уживались две сложные, сильные натуры. Он мог ни во что ставить деньги, но околпачить себя он не даст: он презирал деньги до тех пор, пока за ними не протягивалась чужая рука. Этого он не прощал. Сейчас его голова моталась из стороны в сторону, одутловатое лицо подрагивало, во сне он пофыркивал губами, тронутыми синевой. Безобидный вроде бы старикашка, но людей он видел насквозь, и от этого сейчас все зависело. Если они успеют вовремя, то всякие разговоры прекратятся. Старику снилась встреча с побирушкой. Один раз он широко раскрыл глаза, чуть слышно пробормотал: «Черт, как же от нее несло», — и наморщил нос.
На Сен-Бернаре он спал еще вполглаза, но потом сон снова сморил его, и Рону он проспал. Казалось, он никогда не выйдет из этой спячки. Раз Нед притормозил и вытер с его подбородка слюну, стекавшую на чистую рубашку. Старик даже не шелохнулся, но его внутренний хронометр, заведенный на все время их переезда, действовал безотказно. Он проснулся, когда завиднелось Женевское озеро, широкое и ослепительно голубое, в белых крапинках парусов. Старик встряхнулся и потребовал обеда. Они остановились в местечке неподалеку от Ко, взяли комнату, чтобы помыться и переодеться. Потом обедали на открытой веранде. Старик был в отличной форме. Он взял паштет, бифштекс и клубнику. Один выпил полбутылки красного вина, большую чашку кофе с ликером. Нед выпил только кофе, но старик настоял, чтобы он взял сигару, — как раз подошел официант с коробками. Сигара, он знал, испортит ему все удовольствие от сигареты. С дороги ему до смерти хотелось, не спеша, выкурить сигарету. За рулем он не курил.
— Интересное дело! — возбужденно заговорил старик. — Сижу, набив брюхо, кругом горы, под носом озеро, а с чего я начинал — ты знаешь?
— У тебя был маленький гараж, — сказал Нед, полагая, что знает все домашние предания.
— Гараж — это потом, — сказал старик. — Спасибо, нищенка напомнила.
Он потомил Неда ожиданием и продолжал:
— Ну, слушай. Молодым я работал у братьев Купер. У них подряд на очистку отхожих мест. Это, в общем, такая будка, а в ней ящик с дыркой наверху. Обычно на два дома один нужник. У кого был личный, тот, считай, жил в роскоши. Сзади была железная дверка, ее подымали, когда опоражнивали коробку. Начал еще твой прадед, а когда совсем занемог — тут я его сменил.
Они были фермеры, братья Купер, — продолжал старик, — большие мерзавцы. Я работал всю ночь и потом с утра пораньше, — усмехнулся старик, — доил коров! Представляешь? И помыться негде. Но выбирать было не из чего: они же и сдавали мне угол.
Это вот как делалось, — сказал он, перехватив взгляд Неда. — Была такая тачка, ее называли самосвал, на паре больших колес, чтобы вываливать содержимое. На оглобли вешался морской фонарь, в руках — мешок с желтой присыпкой. И обходишь будки одну за другой. Если повезет, можно за один раз отгрузить пол-улицы. А везти далеко, мили за две, в оба конца — четыре.
