Тонкий меч - [8]

— Пассатижи у папы в ящике для инструментов наверняка найдутся, — сказал он. — Но о других я никогда не слышал.

Я смотрел на темную мутную воду и чувствовал, как трава щекочет мою ладонь.

— А мухи? Про них ты слышал?

Раздался тихий всплеск, это Трине швырнул в воду палку.

— Не-а, — ответил он. — Ну что, пойдем?

И мы пошли дальше. Я вдруг почувствовал себя необыкновенно счастливым. Счастливым и сильным! И смелым! Но не только потому, что оказался там, где не было мух. Нет, не только поэтому. Может быть, потому, что не остался дома, а отправился за Семиллой.

Страна, где жили хильдины, называлась Хильд, рассказал Трине. А поселок, куда мы направлялись, назывался Хирн. У меня засосало под ложечкой, когда запахло печным дымом. Трине шагал рядом и тихонько что-то напевал. Для него, конечно, тут не было ничего нового и удивительного. Он продирался сквозь густую траву и то и дело подскакивал, чтобы идти побыстрее. Вдруг он остановился, словно столкнулся с серьезным препятствием. Похоже, маленький хильдин сообразил, что приятель, которого он ведет домой, не очень-то желанный гость. Что, если жители поселка… Как они меня встретят?

Трине еще раз осмотрел мою одежду.

— Надвинь капюшон пониже, — велел он. — И ни за что не поднимай голову.

Мы свернули от реки и пошли по сухой пыльной тропинке. Я не отставал ни на шаг. Мы больше не продирались сквозь траву, а шли по цветущему лугу. Все цветы тут были одинаковые — маленькие лиловые колокольчики на тонких стебельках. Порой мне казалось, что я вижу на лугу какие-то склоненные силуэты, но я не был в этом уверен: капюшон мешал их разглядеть. А мне так хотелось рассмотреть здесь все хорошенько!

Когда мы вошли через южные ворота в поселок, в нос ударил запах навоза. Тут уж я не смог сдержать любопытства и чуть-чуть приподнял капюшон.

На извилистой улице стояли тесно прижавшиеся друг к дружке старинные фахверковые[1] дома из кирпичей и бревен, выкрашенных в тускло-красный, как кровь, цвет. Крыши поросли густым мхом. Почти из каждой печной трубы поднималась тонкая нитка дыма.

Сады утопали в цветах: жимолость, васильки, маргаритки. На одном клене висели качели, сделанные из мешка и двух веревок. На посеревших, потрескавшихся табличках у калиток были написаны имена хозяев: Золотая Щетина, Земляная Нога, Жирная Шея.

— Опусти сейчас же капюшон, пока тебя никто не заметил! — прошипел Трине. — Ты что, не понимаешь?

— Прости, — буркнул я. — Трудно удержаться, очень хочется все рассмотреть.

— Еще труднее будет объяснить, почему у тебя нет рыла, — проворчал Трине.

Я поднял руки, чтобы хорошенько натянуть капюшон, так что на время перестал следить, куда шагаю, — и тут же в кого-то врезался. У незнакомца были грязные копыта и жирное пузо — такое толстое, что выпирало в прореху между штанами и курткой, словно бледное щетинистое тесто.

Встреча

— Не видишь, куда идешь? — проревел толстяк, в которого я врезался. От него разило потом и навозом.

— Да, то есть нет. Я тут запутался с капюшоном, — пробормотал я, а сам подумал: хорошо, что этот вонючка не обратил внимания на мои руки! Я отступил в сторону и хотел обойти его, но он вытянул вперед копыто и остановил меня.

— Что надо сказать?

— Когда?

— Что надо сказать, если шел, не разбирая дороги?

Трине, не заметив, что я остановился, уже успел пройти немного вперед и теперь поспешил вернуться.

— Надо извиниться, — подсказал он.

— Ах да, конечно. Извините, пожалуйста.

Я снова попытался улизнуть, но толстяк пнул меня копытом:

— А капюшон почему не снимаешь?

Я не знал, что отвечать. Противно стоять вот так и получать пинки от того, кого и разглядеть-то как следует не можешь, а знаешь только, что это какой-то вонючий верзила.

— Солнце сегодня больно припекает, — снова подсказал Трине и потянул меня: — Пойдем!

— Ну нет! — рявкнул вонючка и снова пнул меня. — Не такое оно и яркое. Что-то тут не так, — пробормотал он, не спеша заправляя жирный живот в штаны. — Что это у тебя за куртка?

Сначала я не понял, о чем речь, но тут заметил, что воротник моей пижамы торчит из-под плаща.

— Обыкновенная куртка, — сказал я.

— Ничего себе обыкновенная! — гаркнул толстяк. — В наших краях таких не носят. Кто ты, собственно, такой? Может, спартан?

— Никакой он не спартан, — вступился за меня Трине. — Слово даю. Да отпусти уже нас!

— А я думаю, что спартан! — проревел толстяк и ткнул копытом мне в живот. — Может, Король Спарты подослал тебя к нам шпионить?

— Я знать не знаю Короля Спарты, — сказал я и теперь по-настоящему испугался: этот толстый верзила распалился не на шутку, и вдобавок, похоже, у него не все дома — ну я и влип!

Он наклонился ко мне.

— Так сними тогда капюшон, — велел он. — А не снимешь сам, я тебе помогу.

Когда толстяк схватился за мой капюшон, у меня сердце ушло в пятки. Он почти уже сорвал его, как вдруг кто-то отпихнул верзилу с такой силой, что тот потерял равновесие и свалился.

— Сегодня, что ли, все забыли, как себя вести? — проревел он, растянувшись посреди улицы.

— Извини! — бросил на бегу тот, кто его толкнул. — Всех сзывают на рыночную площадь. Что-то случилось!

— Что еще там стряслось? — прошипел толстяк, но толкнувший его хильдин уже умчался.