Тонкий человек - [24]

Тринадцатого апреля суд присяжных признал Пэкера виновным и приговорил его к смертной казни. Пэкеру, который немедленно подал апелляцию в Верховный суд, была дана отсрочка в исполнении приговора. Тем временем, дабы уберечь подсудимого от расправы толпы, его переместили в Ганнисонскую тюрьму.

В октябре 1885 года Верховный суд дал согласие на новый процесс по делу Пэкера, и на сей раз было решено предъявить ему обвинение в убийстве пяти человек. Он был признан виновным по всем пунктам и приговорен по каждому из них к восьми годам лишения свободы, что вместе составило сорок лет.

Пэкеру была дарована амнистия первого января 1901 года, и он умер на ферме близ Денвера двадцать четвертого апреля 1907 года".

Пока Гилберт читал, я приготовил себе коктейль. Дороти прекратила танцевать и подошла ко мне.

– Вам он нравится? – спросила она, дернув головой в сторону Куинна.

– Вполне нормальный человек.

– Возможно, но иногда он бывает непроходимо глупым. Вы не спросили, где я была прошлой ночью. Разве вам все равно?

– Это не мое дело.

– Но я кое-что для вас разузнала.

– Что именно?

– Я была у тетушки Элис. Она не совсем в своем уме, но невероятно мила. Тетушка сказала, что получила сегодня от моего отца письмо, где он предостерегает ее от мамы.

– Предостерегает? Сегодня? А что именно он написал?

– Я не видела письма. Тетушка Элис уже несколько лет ярится на отца, поэтому она порвала его послание. Она говорит, что он стал коммунистом, а коммунисты, по ее убеждению, убили Джулию и, в конце концов, убьют и его. Она считает, что все дело в какой-то тайне, которую выдали отец и Джулия.

– О, Бог ты мой! – сказал я.

– Только не вините меня. Я лишь передаю вам то, что она мне сказала. Я же говорила, что она не вполне в своем уме.

– Она сказала, будто прочитала всю эту чушь в письме отца?

Дороти покачала головой.

– Нет. Она сказала только, что нашла там предостережение. Если я правильно припоминаю, то, по ее словам, он писал, чтобы тетушка ни при каких обстоятельствах не доверяла маме и всем, кто с ней связан, а это, полагаю, включает всех нас.

– Постарайся припомнить еще что-нибудь.

– Но больше ничего и не было. Это все, что она мне сказала.

– А откуда было отправлено письмо? – спросил я.

– Она не знает; ясно только, что оно пришло авиапочтой. По словам тетушки, ей это совершенно безразлично.

– А что она думает о письме? То есть, она что, всерьез восприняла предостережение?

– Она сказала, будто отец – опасный радикал – так и сказала, слово в слово, – и что бы он ни говорил, ее это совершенно не интересует.

– А насколько всерьез отнеслась к предостережению ты?

Она посмотрела на меня долгим взглядом и, прежде чем ответить, облизнула губы.

– Мне кажется, он...

К нам подошел Гилберт с книгой в руках. Похоже, он был разочарован рассказом, который я ему дал.

– Очень интересно, конечно, – сказал он, – но это не патологический случай, если вы понимаете, о чем я говорю. – Он обнял сестру за талию. – Ему просто пришлось выбирать между голодной смертью и тем, что он сделал.

– Можно сказать и так, но только в том случае, если ты предпочитаешь ему верить.

– О чем вы? – спросила Дороти.

– Об одной книге, – ответил Гилберт.

– Расскажи ему о письме, которое получила тетушка, – сказал я Дороти.

Она рассказала.

Когда она закончила, он состроил нетерпеливую гримасу.

– Это глупо. На самом деле мама не опасна. Она просто задержалась в своем развитии. Большинство из нас переросло этические и моральные условности и тому подобное. Мама же до них еще не доросла. – Он нахмурился и задумчиво поправил себя: – Она может быть опасной, но только так же, как бывает опасен ребенок, играющий со спичками.

Нора и Куинн танцевали.

– А что ты думаешь о своем отце? – спросил я. Гилберт пожал плечами.

– Я не видел его с тех пор, как был ребенком. У меня насчет него есть теория, но в основном она состоит из догадок. Хотел бы я... Главное, что я хотел бы знать – не импотент ли он.

– Он пытался сегодня совершить самоубийство в Аллентауне, – сказал я.

– Это неправда! – крикнула Дороти так громко, что Куинн и Нора перестали танцевать; Дороти повернулась и рывком приблизила свое лицо к лицу брата. – Где Крис? – требовательно спросила она.

Гилберт перевел взгляд с ее лица на мое, а затем быстро опять взглянул на нее.

– Не будь дурой, – холодно сказал он. – Крис шатается где-то со своей подругой, с этой Фентон.

Казалось, будто Дороти ему не поверила.

– Она его ревнует, – объяснил мне Гилберт. – Все тот же комплекс на почве отношений с матерью.

– Кто-нибудь из вас хоть раз видел Виктора Розуотера, с которым у отца были проблемы в то время, когда мы впервые с вами встретились? – спросил я.

Дороти покачала головой. Гилберт сказал:

– Нет. А что?

– Так, просто пришло в голову. Я тоже никогда его не видел, но описание, которое мне дали, с незначительными изменениями вполне бы могло подойти вашему Крису Йоргенсену.

XIV

В тот вечер мы с Норой пошли на открытие Городского концертного зала Радио, через час сочли, что вполне насытились представлением и ушли.

– Куда? – спросила Нора.

– Все равно. Хочешь, разнюхаем, что это за «Пигирон Клаб», о котором говорил Морелли? Тебе понравится Стадси Берк. Когда-то он был «медвежатником». Стадси уверяет, будто однажды вскрыл сейф Хейгерстаунской тюрьмы, куда его посадили на тридцать дней за дурное поведение.