Тонкая нить - [2]
Лет пятнадцать тому назад я, сердясь на эстонцев, говорила: «Советская власть не вечна, а от России вам еще попадет». Во мне есть немецкая дворянская кровь тех мест – я одним боком из «остзейских», и мне под Ревелем генетически уютно. Я всегда думала в простоте, что об этих землях могут спорить с Россией ну Германия, ну Швеция, а эстонцы вроде как ни при чем. Ворчала: «Вас Петр как завоевал, так никто вас еще назад не отвоевывал». Митька, у которого тоже есть свои убежденья, меня корил.
Ну хорошо, читатель, а зачем же насильно заставлять людей учить эстонский язык? Ты сначала создай великую культуру, тогда твой язык будут учить, еще и деньги будут платить. Однажды я слыхала, как эстонец с латышом нехотя объяснялись по-русски. А по-немецки они не знали. Я очень смеялась.
6. Паче чаяния
Насчет того, что советская власть не вечна, это я говорила для красного словца. Я сама в свою болтовню не верила и другой раз убеждала людей, держа за пуговицу, что процесс национализации необратим. Когда она, советская власть, приказала долго жить, я стала спрашивать Митьку, ждал ли он этого, надеялся ли увидеть своими глазами. Он честно отвечал, что не ждал и не надеялся. И я не ждала. Глядела, как привычно шарит по экрану прожектор перестройки, и ворчала: «Перестройка, перестрелка… Перестрелка за холмами, виден лагерь их и наш». Вдруг повеяло воздухом, будто форточку открыли в камере, набитой зэками. Интонация с экрана сменилась. Я сделала стойку.
А кто это у нас пел: «Пе-ре-мен! Пе-ре-мен!». Первым делом на работе мне снизили зарплату. Я сказала: «Пускай! Согласна камень на горе бить, лишь бы она сдохла». Готова была все отдать на сожженье в жертву за нечаянную радость. Однако платить пришлось больше малосмысленным, не взыскующим свободы людям, ничего взамен не получившим.
Она умерла сама в ранней, но отвратительной, маразматической старости, будто наступила уж не биологическая смена руководства, а биологическая смена строя. Смердит ее левиафанья туша, и бьют нас жестокие лихорадки.
Я приступала к любимой невестке Ленке, носящей у меня прозвище «крестненькая», и не без основанья: «Ненавидели мы советскую власть?» – «Ненавидели», – отвечала с присущей ей прямотой. – «Хотели ей гибели?» – «Хотели», – вздыхала она. – «Значит, теперь должны барахтаться и выплыть!» На том и порешили.
7. Плохие шутки с будущим
На работе мы занимались конечно же туфтой. Писали на последние годы пятилеток планы по добыче нефти, якобы посчитанные с помощью сложной математики, а на самом деле спущенные нам сверху. У меня и язык без костей наболтался, и шкодливая рука привыкла писать в пустографках: «1980, 1985, 1990…». Но сколько веревочке ни виться, а конец бывает. И вот он пришел, этот 1990-й. Мой бог, как же он был страшен! Взглянув в его жестокое лицо, я возопила в стыде и отчаянье: «Вот нам наши блудливые игры с будущим! Вот нам наши туфтяные перспективные планы!»
За несколько лет до этого апокалиптического 1990-го я ораторствовала перед пустым магазином сантехники на Кутузовском проспекте, обращаясь к слесарям. Те продавали на улице краденые краны, выданные им для бесплатной установки жильцам их участка. Я кричала: «Мужики! все разворуете, все распродадите, а как нечего станет воровать, ужо меня вспомянете!» И вот час расплаты настал. Все было раскрадено, все съедено, все загажено. Пришло время пустых прилавков и неотоваренных талонов. Спившийся, скурвившийся, избаловавшийся народ бился в очередях за водкой – ее не хватало.
В магазин каждый день завозили какой-нибудь один продукт, чаще всего маргарин или майонез. Люди стояли за ним весь день и брали, сколько дают. Еще было мороженое в киосках. За ним тоже стояли – его растапливали и варили детям кашу. Я испугалась, когда пропала соль, ходила из угла в угол, бормоча:
А соли нет – хоть бы щепоть!
«Посыпь мукой», – шепнул Господь.
А на муку – слеза рекой…
Потом нашлась, повесила в подъезде объявленье: «Отдаю талоны на сигареты за соль». План мой сразу же сработал. Часть талонов я всё же отоварила «Беломором». Потом его курила в дворянском собранье седая красавица – княжна Ирина Владимировна Трубецкая.
8. Что я делала во время штурма Белого дома в 93-м году
Ну, кто там у нас пел:
Вот уж не пророк был. Как начало с нами происходить, так не всегда и обрадуешься. Все же я люблю стрельбу и заварушку – я скорпион, а он марсианский. Дотянули мы и до 93-го года, любимого мною с детства 93-го года Виктора Гюго. Митькина семья тогда жила на задворках Арбата, на улице Рылеева. Первое побоище на Смоленской было рядом с ними. Потом вокруг них началась снайперская стрельба с крыш. Из их школ и детсадов позвонили им, чтоб детей не выпускали. Митька ходил с работы по стеночке со стороны Пречистенки, а я справлялась по вечерам, дошел ли он до дому.
Потом был штурм Останкина. Дальний мой приятель Эдик лежал там полдня на брюхе в стане атакующих и простудился на год вперед. По телевизору было не «Лебединое озеро», как в 91-м году, а страшное дежурство одной телепрограммы всю ночь в эфире. Я заснула, препоручив Богу судьбы России и своей многочисленной по нонешним меркам – аж в семь внуков – семьи. Дед мой расстрелян, отец сидел, и я хорошо понимала, что очередь за мной, моими детьми и внуками. Положи Бог камушком, подыми калачиком. Я проснулась – уже бэтээры вошли в Москву, и скоро как ни в чем не бывало поехала с квитанцией в зубах получать из перемотки мотор от стиральной машины ЗВИ (завод Владимира Ильича). Но не тут-то было.
В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
«Лесков писал как есть, я же всегда привру. В семье мне всегда дают сорок процентов веры. Присочиняю более половины. Оттого и речь завожу издалека. Не взыщите», - доверительно сообщает нам автор этой книги. И мы наблюдаем, как перед нами разворачиваются «присочиненные» истории из жизни обычных людей. И уводят - в сказку? В фантасмагорию? Ответ такой: «Притихли березовые перелески, стоят, не шелохнутся. Присмирели черти под лестницей, того гляди перекрестят поганые рыла. В России живем. Святое с дьявольским сплелось - не разъять.».
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.
Странная игра многозначными смыслами, трагедии маленьких людей и экзистенциальное одиночество, вечные темы и тончайшие нюансы чувств – всё это в сборнике «Сухая ветка». Разноплановые рассказы Александра Оберемка – это метафорический и метафизический сплав реального и нереального. Мир художественных образов автора принадлежит сфере современного мифотворчества, уходящего корнями в традиционную русскую литературу.
Три смелые девушки из разных слоев общества мечтают найти свой путь в жизни. И этот поиск приводит каждую к борьбе за женские права. Ивлин семнадцать, она мечтает об Оксфорде. Отец может оплатить ее обучение, но уже уготовил другое будущее для дочери: она должна учиться не латыни, а домашнему хозяйству и выйти замуж. Мэй пятнадцать, она поддерживает суфражисток, но не их методы борьбы. И не понимает, почему другие не принимают ее точку зрения, ведь насилие — это ужасно. А когда она встречает Нелл, то видит в ней родственную душу.
Что, если допустить, что голуби читают обрывки наших газет у метро и книги на свалке? Что развитым сознанием обладают не только люди, но и собаки, деревья, безымянные пальцы? Тромбоциты? Кирпичи, занавески? Корка хлеба в дырявом кармане заключенного? Платформа станции, на которой собираются живые и мертвые? Если все существа и объекты в этом мире наблюдают за нами, осваивают наш язык, понимают нас (а мы их, разумеется, нет) и говорят? Не верите? Все радикальным образом изменится после того, как вы пересечете пространство ярко сюрреалистичного – и пугающе реалистичного романа Инги К. Автор создает шокирующую модель – нет, не условного будущего (будущее – фейк, как утверждают герои)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)