Тонкая нить - [15]
69. Федор Николаич
Познакомься, мой читатель, – Федор Николаич Шемякин, родился вместе с веком в Германии. Мать его, журналистка, из семьи Абрикосовых, была дружна с моей двоюродной бабушкой Софьей Сергеевной Щегляевой. В голодном 19-м году дамы вместе мыли посуду в рабочей столовой, кормя пшенной кашей без масла юного Фединьку и мою длинноногую пятнадцатилетнюю мать. Фединька окончил философский факультет московского университета, учился у Лосева – последнего из могикан. Устанавливал, увы, советскую власть в Средней Азии, привез оттуда бухарский халат и деспотические замашки. Воевал против немцев плечом к плечу с сыном, вернулся один. Был блестящим специалистом в области гештальт-психологии. Того самого, чему учил нас магистр математики – психологии творческой находки, озаренья.
В молодости Федор Николаич занимался языками малых северных народов. Нельзя сказать, говорил он, что языки эти вовсе бедны. Просто в них другая расстановка понятий. Они плохо допускают обобщенье. Может не быть понятия «красный», но лишь «красный изнутри» и «красный снаружи». Федору же Николаичу нужно было перевести слова «Красная армия». Он, мой читатель, чувствовал себя в положении буриданова осла. Так вот миссионеры на островах Океании вынуждены были после долгих колебаний перевести слово «Бог» словом «ветер», ибо именно ветру поклонялась новая их паства. Иного же, более отвлеченного понятия в ее языке не нашлось. У чукчей 48 слов для обозначенья состояния снега, у нас же – наст да пороша. Чукча одним словом говорит товарищу, что его сегодня может ожидать на санном пути и как ему снаряжаться. Они живут в снегу.
Федор Николаич запустил меня в свою библиотеку, и там я была, как мышка в закрому. Я могу пересказать тебе, мой терпеливый читатель, любой диалог Сократа, Платоном записанный. Я не спутаю Юнга с Адлером в беседе с тобой, мой образованный читатель. Я дам вежливое объясненье любому сну твоему, мой воспитанный читатель, как бы трудно мне ни пришлось при этом. Я открою тебе, сколь безрассудна была дама Ладыгина-Котс, растившая свое дитя вместе с обезьяной.
Федор Николаич не утрачивал связи с Германией своего детства. В 22-м году оттуда приехала художница-экспрессионистка Кете Кольвиц, вышла замуж за русского рабочего и устроила пролетарскую свадьбу. Свадьба в полном составе завалилась к Федору Николаичу на улицу Станкевича. Жених в косоворотке одним махом взбежал на второй этаж, сел на балкончик под дверью Федора Николаича, свесил ноги в пролет через старую чугунную решетку и орал: «Да здравствует мировая революция!», покуда хозяин не вылил на него ведро воды. Эта улица Станкевича шла по стене дома, некогда принадлежавшего моему деду. Старинные ручки дверей пробуждали во мне чувство обделенности, отверженности и как будто просили моего прикосновенья.
Было дело, Федора Николаича, немецкий язык которого был без акцента, а манеры безупречны, запустили агитировать пленного Паулюса обратиться к немецким солдатам. Федор Николаич вежливо держал ноги перед Паулюсом в военной стойке, делал круглые глаза и говорил: «Этот ефрейтор, присвоивший себе Железный крест…» Носить Железный крест, не проливши кровь в сраженье, было святотатственно, согласно понятиям потомственного военного, и каменное лицо Паулюса невольно кривилось брезгливой гримасой.
Федор Николаич изображал передо мной, как генерал сдается в плен. Он сидит в подвале, пока не стихнет стрельба. Потом посылает адъютанта объяснить занявшим населенный пункт, что здесь генерал и брать его надо бережно. За живого генерала орден будет выше, чем нежели за мертвого.
В дни встречи на Эльбе Федор Николаич был зван на советско-американский банкет. Он шел с намереньем поставить эксперимент для выявленья степени демократизма американской армии. Подошел к нижнему офицерскому чину, похлопал по плечу, сказал: «Выпьем, парень». Выпили. Потом к следующему по старшинству – выпили. Поднимая планку по одному деленью на стакан, дошел до генерала. Поплевал в сторонке на руку, хлопнул по плечу – выпьем, парень. Ничего, выпили. Довести до конца столь блестяще спланированный эксперимент Федору Николаичу помогла его способность выпить столько стаканов виски с содовой, сколько требовала шкала чинов тестируемой армии.
Федор Николаич рассказывал, как искал нужные здания в только что взятых немецких городах по одной только логике градостроительства, никого не спрашивая. Я так искала все необходимое в закавказских и среднеазиатских городах, где женщины ничего не знают, кроме ближайшей булочной.
После войны Федора Николаича задержали в Германии до 49-го года. Едучи домой, он привез четырехстворчатый немецкий шкаф как некий символ бюргерства. Сей уморительный шкаф у него нигде не встал и хранился на даче в разобранном состоянье, пока не попал к нам в пустую ко оперативную квартиру, о которой речь пойдет впереди. Дети мои на нем лежали пятки к пяткам, прилепив к двум краям огарки свечей и читая книги.
70. Айхенвальд
Сын репрессированных родителей, внук известного литературного критика серебряного века, поэт до мозга костей, романтичный и рыцарственный, обожаемый школьный учитель – таков был Айхенвальд. Не человек, а белый лебедь. Естественно, попал в тюрьму и ссылку, потом в психушку как один из первых политических узников ее. О своей единственной и никогда не посрамленной жене Вавке он говорит:
В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
«Лесков писал как есть, я же всегда привру. В семье мне всегда дают сорок процентов веры. Присочиняю более половины. Оттого и речь завожу издалека. Не взыщите», - доверительно сообщает нам автор этой книги. И мы наблюдаем, как перед нами разворачиваются «присочиненные» истории из жизни обычных людей. И уводят - в сказку? В фантасмагорию? Ответ такой: «Притихли березовые перелески, стоят, не шелохнутся. Присмирели черти под лестницей, того гляди перекрестят поганые рыла. В России живем. Святое с дьявольским сплелось - не разъять.».
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Тюрьма на севере штата Нью-Йорк – место, оказаться в котором не пожелаешь даже злейшему врагу. Жесткая дисциплина, разлука с близкими, постоянные унижения – лишь малая часть того, с чем приходится сталкиваться юным заключенным. Ори Сперлинг, четырнадцатилетняя балерина, осужденная за преступление, которое не совершала, знает об этом не понаслышке. Но кому есть дело до ее жизни? Судьба обитателей «Авроры-Хиллз» незавидна. Но однажды все меняется: мистическим образом каждый август в тюрьме повторяется одна и та же картина – в камерах открываются замки, девочки получают свободу, а дальше… А дальше случается то, что еще долго будет мучить души людей, ставших свидетелями тех событий.
Я был примерным студентом, хорошим парнем из благополучной московской семьи. Плыл по течению в надежде на счастливое будущее, пока в один миг все не перевернулось с ног на голову. На пути к счастью мне пришлось отказаться от привычных взглядов и забыть давно вбитые в голову правила. Ведь, как известно, настоящее чувство не может быть загнано в рамки. Но, начав жить не по общепринятым нормам, я понял, как судьба поступает с теми, кто позволил себе стать свободным. Моя история о Москве, о любви, об искусстве и немного обо всех нас.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)