Томские трущобы - [7]

Явился лакей.

— Прикажете подавать.

— Да, подавай, братец, компаньона-то моего долго нет, задерживается где-то. Поди со вчерашнего вечера и глаз домой не показывал! деланно-равнодушно заговорил Егорин, наблюдая, какое впечатление произведут на лакея его слова.

Тот совершенно просто ответил:

— Нет-с, они изволили быть.

— Когда, — глухо вырвалось у Егорина.

— Часиков в семь вечера, — спокойно отвечал лакей, — да, — спохватился он, — запамятовал малость! Простите великодушно. Письмецо они тут вам оставили. Извольте-с получить, — лакей протянул конверт.

Кондратий Петрович тяжело дышал и, напрасно стараясь скрыть свое волнение, дрожащими руками вскрыл письмо. На листе почтовой бумаги большого формата синими буквами ремингтона было напечатано следующее…

7. Человек в маске

«М.г., г. Егорин!

Не трудитесь искать известные вам 30000 рублей — они взяты мною.

Три дня тому назад я предлагал вам действовать рука об руку в деле приобретения этих денег. Вы самонадеянно отказались теперь пеняйте на себя. Да будет вам известно, что тот, которого никто не знает, но который знает всех, всесилен и могущественен! Нет такого дела, которого бы он не смог выполнить, нет таких преград, которые могли бы его остановить на полдороге. И горе тому, кто идет не с ним, а против его!!!» Вот что было напечатано в этом таинственном письме. Пониже текста была подпись «человек в маске».

По мере того, как Егорин читал письмо, лицо его все более и более багровело, большого усилия воли стоило ему сдержать крик бешенства.

Прочитав письмо. Он сунул его в карман и зашагал по комнате, стараясь взять себя в руки и разобраться во происшедшем.

— Вот так подвел механику, — думал он, — ловко обстряпал, нечего сказать! Ах черт, черт! Кто же это мог быть! Просто голова кругом идет. Ну-да ладно, посмотрим еще, кто кого осилит! Ишь ты, шут гороховый: «человек в маске»!

— Ну, Кондратий Петрович, что же это вы насупились. Гулять так гулять! Звоните лакею, торопите, чтобы подавал, — затараторила Катя, повертываясь перед зеркалом и оправляя свое платье.

Егорин, уже достаточно овладевший собой, вынул часы, и, взглянув на них ответил:

— Нет, девоньки, гулять-то нам видно сегодня не придется, — до следующего раза уж оставим. Письмо вот получил от товарища. Пишет, что не может приехать сегодня, — дела задержали. За беспокойство вы извините, что следует получите, — и Егорин протянул девицам по десяти рублей.

Катя, все время наблюдавшая за Егориным, небрежно сунула деньги в маленький изящный несессер, висевший у нее на поясе, накинула на плечи меховой горжет и пристально смотря в глаза Егорину, усмехнулась.

— Так! — протянула она. — Не вышло, значит. Жаль! А я было собиралась шампанского выпить.

Проводив девиц, Егорин позвал лакея и, расплачиваясь за номер, как будто мимоходом спросил:

— Так ты говоришь, поздно вечером Василий Иванович вышел?

— Часов так около десяти, — ответил лакей, собирая скатерть и канделябр.

— Хм, пьян был?

— Нет, незаметно как-будто, — покачал головой лакей, — а впрочем, может быть, признаться сказать, не заметил.

— Так, ладно. На вот тебе на чай.

И сунув лакею трехрублевку, Егорин вышел из номера.

Заспанный швейцар, в пальто, накинутом на плечи, поспешил отворить и, получив в свою очередь на чай, напутствовал Егорина пожеланиями всего лучшего. Извозчиков на улице не было и Егорину пришлось идти пешком. Пройдя квартала три по магистратской улице, Егорин свернул в темный переулок и вышел на другую улицу. Было темно. Шел дождь. Тротуаров здесь и помину не было. Темнота хоть глаза выколи. Егорин смело шагал по грязи, не обращая внимания на все неудобства своего путешествия. В голове у него стояла мысль: кто это был тот, действительно ловкий неуловимый человек, так искусно воспользовавшийся плодами его работы.

— Не из наших он, — думал Егорин, — крупной масти Козырь. Эко дело обмозговать!

Через час ходьбы Егорин остановился перед большим двухэтажным домом, черный фасад которого как-то нелепо выдвигался из ряда соседних строений. Егорин подошел к одному из окон нижнего этажа и сильно постучал в ставень. Стук пришлось повторять еще несколько раз: в доме, очевидно крепко спали. Наконец ставень был отодвинут изнутри и в полуотворенной створке окна показалась чья-то взлохмаченная голова.

— Кто тут? — прохрипел спрашивающий.

— Свои, Голубок, свои. Впускай скорее. Дома, что ли, Залетный?

— А, Кондратий Петрович, не узнал спросонку-то. Дома, дома. Сигай в окошко, — и обладатель взлохмаченной головы и сиплого голоса, носящий столь оригинальную кличку, широко распахнул окно.

Егорин ловким привычным движением ухватился за подоконник и бесшумно прыгнул в комнату.

— Темень у вас тут, как бы не наткнуться на что!

— А вот, погоди, окошко запру — огонь вздую, — отозвался Голубок, задвигая вновь ставень. Егорин чиркнул спичкой.

— На вот, засвети лампу.

Голубок протянул Егорину маленькую жестяную лампочку с закоптелым стеклом. По обстановке комнаты можно было понять, что здесь пивная. Стояло несколько грязных столиков. Виднелись корзины из-под пива. Над стойкой в переднем углу был прибит весь загаженный мухами, ярко размалеванный, заводской плакат. Около стойки на полу храпела какая-то темная фигура. В воздухе пахло кислым запахом пролитого пива, махоркой, прелой одеждой.