Томление - [6]

Над мраморным столиком, за которым я сидела с живым Тамао, витал запах лимона – ярко-желтый, как сам лимон. В кафе было тихо и почти пусто: кроме нас, только одна пожилая пара молча пила кофе.

– Где-нибудь поблизости есть ботанический сад? – спросила я.

– Да, – ответил Тамао. – Можно на поезде доехать до станции R., а оттуда немного по канатной дороге.

– Коллекция растений там богатая? – Я все еще была поглощена мыслью о растении, воплощающем в себе Тамао.

– Да ведь зима, вам не много удастся увидеть.

Пожилая пара поднялась из-за своего столика и, по-европейски скрестив руки на груди, прошла мимо нас к выходу. На лице дамы я заметила темные старческие пятна и вспомнила о своем возрасте – я была лет на двадцать старше Тамао.

– Думаю, кое-что интересное все же увижу, – многозначительно сказала я.

– Прежде там насчитывалось около тысячи видов растений, а теперь, возможно, и больше.

Осведомленность Тамао удивила меня.

– Приходилось там часто бывать?

– Я когда-то ходил туда любоваться розами. А потом и сам стал их выращивать.

– Розы?!

– Почему это вас так удивило? Вы даже в лице изменились.

– Возможно… Наверное, потому что вы заговорили о розах. Мне безумно хочется взглянуть на них. Странно, не правда ли?

Странно? Когда-то давным-давно я мечтала иметь собственный дом, во дворе его посадить розы, много роз… Бывает же так – совершенно забытые вещи вспоминаются вдруг в самый неожиданный момент. «Конфидэнс», «Уайт кристмас», «Эдэн роуз» – названия различных сортов отчетливо всплывают в памяти. «В ближайшие два-три дня непременно съезжу в ботанический сад», – решила я.

Наступала ночь, и, значит, опять должен был появиться восковой Тамао.

Сначала, как всегда, он был холоден. Тепло моих рук вдохнуло в него жизнь, тепло моей души отогрело его. И я поняла наконец, что в этом – объяснение моей безумной привязанности к восковой фигуре. Встречи с восковым Тамао давали ощущение причастности к жизни другого. Он же, оставаясь восковой фигурой (кожа его в эти минуты, правда, теряла глянец воска), превращался в нечто качественно другое, в нем проступало что-то от растения. Но как только я переставала ласково прикасаться к нему, он моментально холодел, возвращаясь в свое первоначальное состояние куклы.

Что-то в ожившем Тамао меня не устраивало. Поняла! У него безжизненные губы. Я приблизилась к нему с помадой в руке и почувствовала теплое дыхание. Лицо мне было знакомо до мельчайших деталей; без труда найдя губы (какие они нежные! гораздо нежнее моих!), я на ощупь накрасила их помадой. Видимо, слишком сильно прижала помаду к губам, потому что почувствовала, что Тамао стал задыхаться. Губы приоткрыты, зубы разжаты; там, за чернотой, рождается дыхание.

Затем сняла фигуру с кровати и установила на полу. Отошла на несколько шагов и с восхищением стала смотреть на него. В темноте было видно лишь, что на белой восковой поверхности ярко горят губы. Остальное жило в моем воображении.

Я проснулась в приподнятом настроении.

После долгого самовольного затворничества захотелось погулять на свежем воздухе, и я вышла из номера.

У лифта заметила Тамао. Он на миг повернул ко мне лицо. Что-то неожиданное в нем поразило меня, я чуть не вскрикнула. Тамао весь сразу вспыхнул и стремглав бросился по лестнице вниз. Я тоже подбежала к лестнице, но Тамао уже сбегал по толстому бордовому ковру с пятого этажа на четвертый, с четвертого на третий. И тут я не смогла сдержать возгласа: не знаю, показалось ли мне это или так было в самом деле, но только сейчас я разглядела по краям губ Тамао не стертую до конца помаду – точно такую, какой пользуюсь сама.

Что со мной? Живя в реальности, я как будто вижу бесконечный сон.

Мне необходимо было знать истину, и я побежала догонять Тамао. Мягкий ковер скрадывал звуки шагов, и я не могла определить, на каком этаже он скрылся.

Зашла в кафе, надеясь застать Тамао там, но обнаружила только пожилую пару, которую впервые встретила вчера. Мужчина с дамой пили кофе. Я почувствовала усталость, присела за соседний столик и тоже заказала себе чашку кофе – вторую в это утро.

Огромные старинные часы с маятником показывали 10.38. Одним глотком я опустошила чашку. «Теперь-то совсем проснулась», – подумалось мне. И все же реальная жизнь вокруг была неясной, окутанной туманом. Вероятно, я уже давно совершенно перестала различать границу между сном и явью.

Пожилые люди приветливо улыбнулись мне.

– Вы тоже приехали смотреть? – спросила дама.

Я не поняла ее.

– Нам захотелось освежить впечатления тридцатилетней давности, вот мы снова и приехали сюда, в эту старую гостиницу, – продолжала она, взглянув на мужа.

– Да, – улыбнулся он ей в ответ. – Раньше мне казалось, что только жена чувствовала себя в те дни очень счастливой, но теперь я смог убедиться, что то было замечательное время и для меня.

Я все еще ничего не понимала.

– «Цвели фиалки в дни первой нашей встречи…» – вполголоса запела женщина, а ее спутник, улыбнувшись, сказал мне, не очень, впрочем, рассчитывая на поддержку:

– Да… Нужно сильно постареть, чтобы понять, какое то было славное время. Вот потому моя жена ничего понять и не может.