Томление - [60]

— А что Жюли?

— Она в полной уверенности, что ты уже уехала, и потому отправилась навестить родителей в Осло. Я тоже не сомневался в том, что ты уже по дороге в Данию.

— Корабль запаздывает, — коротко ответила она.

Она растерялась, понимая, что не владеет собой. Ей надо бы теперь просто уйти отсюда, но она не делала этого.

— Я просил Жюли о разводе.

Сесилия казалась удивленной. Он шел напролом.

— Надеюсь, это не из-за меня?

— Нет-нет. Я просто не могу так жить дальше.

— Я понимаю тебя. Но разве священник может требовать развода?.. Разве это принято?

— Нет. Но я в совершенном отчаянии.

— А что же она? Что она сказала тебе?

— Она, конечно же, не согласилась со мной. И что хуже всего, она заговорила о мести. У нее хватит на это ума. Я не хотел накликать беду на твою голову. И я обещал ей, что останусь.

— Да, это самое верное. Для тебя развод оказался бы губительным, особенно если учесть, что в приходе ее так любят. Значит, она знает обо мне?

— Она догадывается. Да это было нетрудно. Вся моя жизнь полна тобой, Сесилия.

Щеки ее запылали. Она оставалась в одиночестве слишком долго… Нет, она ни за что не сдастся! Она хотела… хотела быть с Александром.

Александром? Нет, Боже упаси, он для нее больше не существует.

У нее никого не было.

Она еще раньше обратила внимание на то, что другие кавалеры при датском дворе, которые поначалу охотно ухаживали за ней, постепенно отошли от нее из-за Александра. Они были в сомнении, действительно ли она его девушка или нет.

Так значит, он просто использовал ее! Прикрывался ею как щитом, призывал ее в свидетели своей невиновности, когда на его голову посыпались обвинения.

Бедный Александр, он-то думал, что она все понимает и добровольно участвует в его игре. Но она ни о чем не догадывалась.

Сесилия стояла, прижавшись спиной к стене, и Мартин подошел к ней совсем близко. Так близко, что она чувствовала тепло его тела.

Она не удивилась, почувствовав прикосновение его руки к своей щеке. Сначала она отпрянула, ибо в груди ее боролись противоречивые чувства. Страх поддаться собственному влечению и в то же время нежелание совершить бесчеловечный, грязный поступок. Перед ее глазами предстало ледяное лицо Жюли. Ее любезная улыбка и язвительные выпады в адрес Ирьи и Кольгрима.

Мартин продолжал гладить ее по щеке. Она нежно обняла его в ответ. Все ее страхи исчезли сами собой. И наступила полная определенность. Если бы Жюли была хорошей женой, то таких бы вещей просто не происходило. Мартин нуждался в Сесилии, в ее нежности и заботе.

И она сдалась — когда он прижал ее к себе, она не испытывала ни малейших колебаний.

Он пугал ее своей горячностью. Все тело ее запылало. Он осыпал ее поцелуями, и ее податливость придала ему уверенности: он все целовал и целовал ее губы, лицо и шею. А она пылала как факел, позволяя ему все делать с собой. Она прижалась к нему всем телом, отвечала на его неистовые поцелуи. Ноги ее подкосились. Александр, думала она. Александр…

Сесилия не мучилась угрызениями совести. Для нее происходящее было просто приятным. Мужчина желал ее. Он искал в ней радости и утешения!

Но потом, когда зимним вечером она бежала домой, все казалось ей отвратительным и ненужным.

Однако было слишком поздно изменить что-нибудь.

Господин Мартиниус шел к себе домой. Грех, совершенный им, непомерной тяжестью лег на его плечи. Он был последним негодяем, так думал он, — и теперь он недостоин называться священником, проповедовать народу и наставлять своих прихожан.

Всю ночь он простоял на коленях, погруженный в молитву о помощи, спасении и милосердии Божием.

Мартин был слишком чистосердечным, чтобы умолчать о своем проступке. И когда на следующий день приехала Жюли, то она узнала от него всю правду.

Что она сказала ему, не стоит пересказывать. Она высказала все, что только могла сказать суровая, осуждающая своего мужа Жюли. Затем она заперлась у себя в спальне и наказала своего мужа тем, что два обеда подряд не появлялась к столу.

Наконец она вышла из своей комнаты.

— Мартин, — произнесла она ледяным тоном. — Не стоит ли тебе рассказать о своем грехе в церкви, после воскресной службы?

Он изумленно посмотрел на нее.

— Конечно же, я могу исповедать свой грех. Пусть меня судят прихожане.

Жюли побледнела. Затем она продолжала:

— Я получила указание от Бога. И теперь я буду более снисходительна к тебе. Ничего не произошло, Мартин! Забудем обо всем! Вчера я говорила со своим отцом. Ты будешь назначен настоятелем в большой деревне.

Мартин испугался.

— Но разве ты не понимаешь, что я не могу сейчас занять эту должность? На мне лежит грех, Жюли! И потом, я вовсе не хочу покидать свой приход. Мне всегда здесь нравилось, и я даже подумывал о том, чтобы отказаться от сана священника и стать наравне с остальными прихожанами, занимаясь просто приходскими делами любви и милосердия, тем чем ты так долго занималась. Мы будем работать вместе, мой друг, и…

— Даже и думать об этом нечего! — оборвала его Жюли. — Интересно, чем ты думал заняться с этой?.. Той, которая соблазнила тебя?

— Сесилия не соблазнила меня, Жюли. Это неправда, — сказал он устало уже в который раз. — Это мое тело вышло у меня из повиновения. И конечно же, я больше никогда не увижу ее. Она живет в Дании, и пройдет еще несколько лет, прежде чем она снова вернется домой.