Томка, дочь детектива - [31]

Итак, что мы имеем? Крокодил Гена – это Чебышев. Его надо как-то связать с большой черной машинкой…

– Антон Васильевич! – повторил Матвей уже более настойчиво.

Я открыл глаза.

– Что?

– Пошли в отрыв. – Он указал рукой вперед. – Догонять?

– Подожди! – Я хлопнул его по плечу. – Сначала выброси меня.

Он взял вправо и, ювелирно протиснувшись между двумя потоками машин, отчего у меня захватило дух, прибился к обочине. Я открыл дверцу, поставил ногу на бордюр.

– Матвейка, тебе двойную ставку сегодня, если доведешь «мерина» до места и отзвонишь мне. Справишься?

Матвей кивнул, абсолютно не меняясь в лице. Я поверил, что он способен на многое.

– Все, удачи!

Я захлопнул дверцу. Вишневая «спектра» тут же рванула с места. В ста метрах впереди был перекресток с очень задумчивым светофором.

Преследуемый мерседес свернул направо. Матвей, недолго думая, направил машину наперерез, через дворы.

Я не сомневался, что он догонит.

20

Когда-то я мечтал написать книгу об уголовном розыске. Не детектив в мягкой обложке с выдуманными персонажами, а документальную книгу, в которой рассказал бы правду о том, как служат реальные люди, с какими трудностями сталкиваются, о чем мечтают и чего добиваются. Не о шантрапе, перепутавшей окопы, а о настоящих ментах, в которых иногда стреляют. Мне говорили, что у меня получится, да я и сам чувствовал, что рука еще помнит перо, а мозги не разучились складывать слова в красивые предложения.

Я бы написал эту книгу уже давно, честное слово, ведь никаких трудностей с материалом я не испытывал. Меня удерживала лишь необходимость переступить порог родного райотдела. Там остались не только дорогие моему сердцу люди. Там остались подонки, продолжавшие заниматься тем же, чем и занимались, получая «звезды» и продвижение по службе. Я не хотел сталкиваться с ними в коридорах, потому что тогда пришлось бы либо пожимать руки, либо демонстративно отворачиваться.

Как следствие, в работе над мемуарами я до сих пор не продвинулся дальше титульной страницы.

Не смогла меня загнать в райотдел и иная, более насущная, необходимость. Мне срочно требовалось полистать одно важное дело семилетней давности. Я стоял на тротуаре возле старого, давно не ремонтированного четырехэтажного здания, и смотрел на окна. По спине под футболкой стекал пот, но я не мог бы сказать однозначно, от духоты или от волнения. Я видел свое окно на третьем этаже, рядом с отделом по борьбе с экономическими преступлениями. На окнах новые шторы, какие-то гламурные, с оборочками. А может, мне просто показалось. Когда я там работал, штор не было вообще, потому что они постоянно становились серыми от табачного дыма и добавляли кабинету мрачности. А кроме того, мои сослуживцы, простые опера, имели привычку присаживаться на подоконник и задницами отрывать шторы от карниза.

Хороший был у меня кабинет в райотделе, уютный, функциональный. Я сам его ремонтировал в свободное время, дождешься от этих толстяков милости…

– Ностальгируешь? – услышал я за спиной женский голос. Чуть не подпрыгнул. Обернулся. На меня смотрела Наталья Самигуллина, следователь, которой я однажды сдавал Николая Чебышева. Невысокая татарка с конским хвостиком черных волос и узкими чертами лица улыбалась мне так, будто все прошедшие годы мечтала влепить пощечину. Самигуллина была жестким человеком, никогда не шла на поводу у наших желаний, поэтому из всех знакомых следователей я больше всех любил именно ее. Она не пачкала руки. Во всяком случае, другой информации о ней у меня нет.

– Привет, радость моя!

Она протянула руку, но я решил чмокнуть в щечку.

– Почему ты позвал меня сюда? – спросила она, кивнув в сторону райотдела.

– Я давно здесь не работаю и тоже не горю желанием заходить. Тем более, что сегодня выходной.

Я пожал плечами. Причина лежала на поверхности. Во-первых, Самигуллина жила прямо напротив РОВД, хотя и трудилась теперь в областном следственном управлении, и оказалась дома: в субботу утром она обычно готовила завтрак своему мужу и неугомонным мальчишкам-близнецам; во-вторых, близость к месту, нас некогда объединявшему, могла оказать благотворное воздействие на ее память.

– Что ж, ладно, давай присядем.

Здание ОВД стояло на широкой улице, перераставшей в некое подобие сквера с дорожками и скамейками. Наталья сошла с тротуара, присела на ближайшую скамейку. Я опустился рядом.

– Как поживаешь?

– Не трать время, Антош. По телефону ты так спешил, что я с трудом разобралась в твоих формулировках. Тебе интересует «лексус», на котором погорел Чебышев?

– Угу. – Я покраснел. Никогда не умел вести светские беседы, и Наталья знала это лучше многих. Когда-то я пытался за ней ухаживать, но из-за моего вопиющего непрофессионализма рабочим отношениям не суждено было перерасти во что-то большее.

– Что конкретно тебе нужно?

– Хозяин машины.

Наталья задумчиво окинула взглядом пустынную по случаю выходного дня автостоянку перед РОВД.

– Если ты помнишь, у меня это дело отобрали и передали другому следователю.

– Ну, ты же начала с ним работать. Что-нибудь запомнила наверняка.

– Забудешь тут… Это дело весь район помнит. Кстати, ты знаешь, что Чебышев не отсидел свой срок?