Томас Карлейль - [3]

Влияние Карлейля, как писателя, измыслившего свою манеру писать, было велико. Он вызвал целый ряд подражателей, которые, впрочем, вместо того, чтобы заботиться о дельности и логичности своего изложения, больше кичились своей виртуозностью или эффектами шарлатанского стиля. Не избегли соблазна в этом отношении и великие таланты в Англии. Рускин, например, как и сам Карлейль, кончил тем, что перешел от исключительного стиля к странному, и от аффектации дошел до мистификации.

Влияние философских взглядов Карлейля было не меньше, чем и его литературная деятельность, но оно было более спасительно и благотворно. Имя Карлейля останется навсегда в истории мысли в Англии. Он наметил резко стезю своих воззрений. Как, не смотря на недостатки своего стиля, он в сущности был артистом, также точно, не взирая на претендательность его сентенций, он был если не философом, то, по крайней мере, действовал на формировку умов. Короче сказать, если бы требовалось общим образом определить моральное и интеллектуальное влияние Карлейля, мы бы заметили, что Карлейль в особенности служил тому, чтобы порвать и раздвинуть путы, в которых загрузла мысль его сограждан. Слушая, как он беспрерывно твердил о божестве и вечности, о тайне и обожании, в нем начинали видеть провозвестника более высокой и широкой религии, сравнительно с ходячими верованиями. С тех пор умозрение проложило в Англии новую дорогу. Всемирные тайны Карлейля сменились точными изысканиями, строгими исследованиями и определениями. Неизвестно, отдавал ли себе отчет в этом сам Карлейль, но во всяком случае он достаточно прожил для того, чтобы видеть свое влияние исчерпанным, свою роль в качестве учителя устарелой.

Вышеприведенные воспоминания г‑жи О. К. содержат в себе несколько данных, подтверждающих это. «85-летний Карлейль пережил себя» – говорит г‑жа О. К. Он замечал над собою весь процесс разрушения и нетерпеливо жаждал смерти. «Прошлою весною г‑жа О. К. уезжала из Лондона в Россию. Карлейль, с верным другом своим Джемсом Фрудом, приехал к ней… Разговор преимущественно касался её отъезда, возвращения, и только что вышедшей в то время её книги: „Россия и Англия“. Карлейль настаивал на необходимости сообщать как можно более сведений о России.

– Англия очень невежественна насчет вас, заключил он.

Прощаясь, г‑жа О. К. сказала ему „до свидания“.

– О, нет, воскликнул он, как-то испуганно. О, нет, повторил он, желайте мне поскорей смерти. Мне давно пора, давно! Неужели придется еще помучиться несколько месяцев? Это выше сил.

Г-жа О. К. заметила ему, что друзьям его больно слышать такие слова:

– Вы нам дороги, нам нужны ваши советы, ваши указания; смерть ни от кого не уйдет, утешала она. Но Карлейль как будто считал себя забытым на земле…»

Само собою разумеется, видя свое влияние отжившим, Карлейль в праве был утешать себя, что он служил уже переходом между прошлым и настоящим. А к этому, конечно, сводится роль всех систем; в этом заключается лучшая слава, на какую только может претендовать мыслитель на этом свете…

Ф. Булгаков.

«Исторический вестник», № 3, 1881