Томас - [2]

Сергеич усмехнулся в прокуренные усы, и выбрал первое. Томас кивнул, приулыбнулся — это когда тонкие губки чуть растянулись, а глазки все такие же хитрющие. Подождал, пока дед сядет в машину и нажал на педальку.

Поехали и взаправду быстро. Тут Сергеич второй раз удивился — откуда в «горбаче» столько прыти? Он уважительно посмотрел на водителя, которому машина была явно не по размеру, оглядел салон, обивку, стародавнюю торпеду, руль, отороченный бахромой по старой моде. И вот такая древняя машинка без видимых усилий шла под семьдесят и не жужжала. Поразительно!

Да, это завязка: ровная дорога, ясное позднее утро — самое время для второго завтрака — добрейшее настроение, ни к чему не обязывающий треп двух случайных людей... Наверное, всё было слишком гладко, хорошо, а в жизни так не бывает.

Как Ослик не кочевряжился, а его начали обгонять. Я несколько машинок пропущу, а вот белую иномарку с табличкой на бампере «С нами Иисус», упомню. Обогнала — только в окно ветерок подул. Томас неравнодушно провел взглядом наглеца, а Сергеич под руку его спрашивает:

— Это ваша цаца?

— Вы об Ослике? — Переспросил Томас и нежненько погладил руль. — Взял напрокат. У друзей.

— Странное имечко.

— Вот уж не думаю так, — говорит Томас. — Вы знаете, что в любой машине сидит какой-то зверь. Где-то кузнечик, у кого-то бык...

— А в этой — ослик?

— Ага, — улыбнулся Томас.

Сергеичу водитель понравился. Что-то в нем было такое, располагающее. Приятно худощавый, красивый профиль, прямой взгляд серых глаз. Волосы светлые, длинные, уложенные как-то по-ненашенски, по-современному. Вот только улыбка выходила не очень веселая. Кажется, всё как надо: губы растягиваются, на лице появляются в необходимых местах морщинки, и даже в глазах теплинка, но...

— Проездом? — спросил Сергеич.

— И да, и нет, — ответил Томас. — Вам до рынка?

— Не, чуть раньше. Я к своим еду. Огурчики хорошие уродились, — старик приподнял с колен тяжелую корзину.

— Это хорошо. Поливали, наверное? При таком солнцепеке-то.

— А как же без водицы? — усмехнулся старик. — С утра, и по вечеру. Я воды не жалею. У меня сроду горьких не было. И клубника два раза родит.

— Это как?

— Сначала один урожай. Потом кустики срезаю под корень, удобрением, и второй раз растет. Сорт такой. У других дождь-слякоть, а у меня красная ягода на столе. И картошка на загляденье.

— Секрет знаете?

— Главный секрет — не лениться. Кроме того, садить надо не мелочь, а только хорошую. Горох посадишь, такой же и возьмешь. Жуков собирай. Не отравой береги, а трудом своим.

Томас вдруг встрепенулся, словно что-то вспомнил.

— Кстати, про отраву. Совет нужен.

Если кого-то хотите купить с потрохами, спросите у него совета, и всё — он ваш на веки вечные. Согласитесь, когда кому-то ценно ваше мнение, и вы — умудренный жизнью мудрец снисходительно делитесь с несведущими своим жизненным опытом, своими знаниями, то невольно растёте в собственных глазах. Это не лесть, но действует безотказно.

— ...В моих местах пруссаков развелось — пропасть! Сладу нет. Опыт общения с усатым племенем богатый: от них бегал и за ними... Что думаете?

Сергеич усмехнулся. Все просто, говорит. Если зимой, то по морозу воду с батарей слить, квартиру с открытыми форточками на сутки оставить, и жилье выхолодить до инея. Ну а летом ещё проще. Надо сходить на рынок — это который базар — и купить в стеклянном пузырьке отраву для жука колорадского. Зелье развести в ведре воды, и полученной жидкостью помыть полы. Если сильно брезгуете, говорит, то на веник и по углам. Любая гадость ползучая из дома уйдет, и ключи выбросит — проверенное средство.

Томас покачал головой, мол, попробую...

Тут вторая приметная машинка наших героев обгоняет — светлая «бэха»-пятёрка. За рулем сидело почти криминальное светило Городка — Рома Смехов. Личность во всех смыслах колоритная, любопытная и для нашей истории почти знаковая, поэтому граммулечка информации не помешает.

Рома был плохим мальчиком. Родителей не слушал, сильных сторонился, а слабых задирал. Жил в центре на Банковой и, хотя в своей дворовой компании был «подай-принеси», но в бурсе царевал. Когда подрос, и его старшие дружки перебрались кто в Киев, кто в Москву, продолжал с ними дружить. За глаза все местные звали Рому Хлеборезкой или Хлеборезом. Прозвище свое он получил ещё в школе. Все забыли, откуда оно пошло, да я-то помню — это был третьеклассник Миша Соловьев, у которого Смехов однажды отжал рубль с полтиной. На вопрос друзей, почему не сопротивлялся, мальчик честно признался: «А попробуй не отдай. У него во какая хлеборезка!», — и растопырил пальцы, показывая какая.

С подачи двоюродного брата, который на Октябрьском и в Пятихатках держал пункты металлоприёма, Рома после бурсы осел на тёплом месте — в бюро ритуальных услуг. В армии не служил — откупился. Через несколько лет, после героической кончины брата, которого пристрелили в Питере во время командировки, Рома старшими товарищами был поставлен начальником этого самого «Бюро».

Бизнес шел успешно. Народ в те годы умирал исправно, как впрочем и сейчас, и у Ромы, наконец, завелись деньги. Копить он умел — с рождения был хорошо развит инстинкт самосохранения, который не позволял глупо прожигать честно, ну, почти честно, заработанное. Поэтому Рома большую часть пускал в дело. В день встречи с Томасом за ним, помимо «Бюро», также числились три АЗС, хлебопекарня, доля в оптово-торговой базе «Кассандра» и кое-что по мелочи. А «бумер» он прикупил накануне — это был подарок на Новый год.