Том I: Пропавшая рукопись - [217]

Она наклонила голову, пока господин амир Леофрик не вышел из комнаты, чтобы он не увидел выражения ее лица.

Кровь Христова, а ведь я была права! Он может узнавать от каменного голема, какие ему задавали вопросы — Фарис или я. Он может точно узнать, какие у меня были тактические задачи.

Или будут. Если я еще могу пользоваться Голосом. Если на мои вопросы ответом не будет молчание, как сегодня в пирамидах…

Она погрузилась в размышления, даже не замечая, что войско солдат эскортирует ее назад, в ее камеру. Со щиколоток сняли оковы, но ошейник оставили. Она сидела в дневной тьме, одна, в пустой комнате, где был только тюфяк и ночной горшок, зажав голову руками, напрягая мысль в поисках идеи, чего угодно.

Нет. Все, о чем я его спрошу, станет известно Леофрику. Выходит, я сама буду рассказывать ему о своих намерениях!

С улицы донесся гулкий металлический звук — объявление о заходе солнца.

Аш подняла голову. Падающий снег усыпал подоконник каменной амбразуры окна, но вглубь не долетал. Она была укутана в плащ и платье. От голода у нее все кишки съежились. Единственный источник света, расположенный недостижимо высоко, освещал барельефы на стенах, истертую мозаику пола и черную плоскость железной двери.

Она засунула пальцы под ошейник, стараясь отодвинуть металл от натертых мест на шее.

За дверью что-то поскреблось.

Через щель между дверной петлей и косяком, где большие стальные задвижки входили в стену, ясно донесся детский голосок.

— Аш? Аш!

— Виоланта?

— Уже все, — прошептал голос. И более настойчиво: — Аш, все уже закончилось!

Аш, встав коленями на юбку, подползла к двери:

— Что все? Что закончилось?

— Калиф. Уже у нас есть калиф.

Дерьмо! Выборы закончились скорее, чем я ждала.

— Кто? — Аш думала, что имя будет незнакомым. Из разговоров с Леовигильдом и другими рабами она была в курсе оскорбительных слухов о привычках господ амиров двора короля-калифа, мимолетно знакома с некоторыми политическими карьерами, знала о таких сексуальных связях, которых свидетелями были рабы, и слышала довольно много сплетен о смертях от естественных причин. Если бы у нее было еще часов сорок восемь уговорить солдат поболтать, у нее были бы лучшие основания судить о военной мощи страны. Часто упоминали имя Леофрика, получение им трона было вполне возможно, но сомнительно.

В случае выигрыша у него будет слишком много новых обязанностей и некогда подумать о… вивисекции. Если же он проиграет…

Мне требовалось еще хотя бы сорок восемь часов! Я слишком мало знаю!

— Кто? — снова спросила она.

Голосок Виоланты через тонкую, как лезвие ножа, щель проговорил:

— Гелимер. Аш, теперь стал калифом амир Гелимер.

4

Перед ее камерой, в комнате для стражи, ярко вспыхнул свет — загорелся второй ряд светильников с греческим огнем. Наступил еще один черный день.

Свет просачивался сквозь каменную решетку над дверью. Аш сидела и смотрела на амбразуру окна и на не излучающее света небо.

— Фарис, — мужской голос заглушил протестующий визг стальных засовов, задвигаемых в стенные пазы.

— Леовигильд?

В камеру вошел безбородый раб с узлом в руках, за дверью остались два вооруженных стражника.

— Вот!

Он свалил узел на тюфяк, узел рассыпался на отдельные предметы одежды. Аш опустилась на колени и быстро перебрала все вещи.

Там была льняная рубашка из тонкой ткани. Рейтузы, еще пришнурованные к камзолу; цвета в темноте не разобрать. Короткий плащ из толстой шерсти с рукавами, застежкой сверху донизу на серебряные пуговицы. Пояс, кошелек — пустой, как с огорчением определила она на ощупь, — а вот обуви никакой, только пара подметок с длинными кожаными ремешками. Аш ошарашенно подняла глаза.

— Я покажу, носи, — Леовигильд огорченно качал головой. В отраженном свете ей было видно, как смягчились черты его лица. — Виоланта говорит, не придет. — Гибкий молодой человек быстрым жестом сложил ладони лодочкой и как будто крепко прижал что-то к щеке. — Носи, Фарис.

Аш, стоя коленями на тюфяке, смотрела на него снизу вверх. В руках у нее была шляпа дуэньи на подкладке, с висящим хвостом.

Горн с гидроприводом уже шесть раз оповестил город о времени, и только тогда снова открылась дверь ее камеры.

Голод грыз ее и, наконец, утих. Она знала, что приступы голода еще вернутся, причем будут сильнее. Уголком губ она безотчетно улыбнулась; ощущение было узнаваемое. Не впервые она сталкивалась с голодом.

Значит, они считают, что ее еще стоит поуговаривать.

Из гавани, расположенной под окном ее камеры, доносились звуки, эхом отражающиеся от каменных стен и бойниц: громкое пение, пронзительный визг флейт, непрерывные крики и один раз — быстрый звон клинков. Она не могла проползти по туннелю окна достаточно далеко и выглянуть из окна вниз, но, прижавшись к железным прутьям, глядя в темноту, ухитрилась увидеть шутихи над соседней, восточной гаванью и крошечные силуэты фигурок в неистовой пляске по случаю празднества. К запаху моря примешивался запах древесного дыма.

Рейтузы оказались тесноваты, камзол великоват, но все искупало забытое ощущение тонкой льняной рубашки на теле. Она непроизвольно насвистывала, зашнуровывая синими от холода пальцами странную обувь, принесенную Леовигильдом, — до высоты голени, поверх рейтуз.