Том четвертый. Сочинения 1857-1865 - [33]

Фурначев (в сторону). Глупая баба! (Громко.) Если он и сделает вам такой вопрос, так вы можете сказать, что от натуги сконфузились… такой ответ только развеселить его может, сударыня.

Живоедова (робко). Ну, а потом-то что, Семен Семеныч?

Фурначев. А потом, сударыня, мы закажем себе подобный же ключ, и как начнет он умирать… Впрочем, сударыня, подробности зараньше определить нельзя; тут все зависит от одной минуты.

Живоедова. Да зачем же ключ-то фальшивый! Как он помрет, можно будет и настоящий с него снять…

Фурначев. Первое дело, грех мертвого человека тревожить… интересы свои соблюдать можно, а грешить зачем же-с? А второе дело, может быть, не ровен случай, и при жизни его придется эту штуку соорудить, при последних, то есть, его минутах… поняли вы меня?

Живоедова (робко). А как же насчет денег-то?

Фурначев. В этом отношении вы можете положиться на мою совесть, сударыня. Труды наши общие, следовательно, и плоды этих трудов должны быть общие.

Живоедова. То-то, Семен Семеныч…. Да мне как-то боязно все… как это слепочек… и все такое.

Фурначев. Однако нет, Анна Петровна… это уж вы, значит, своего счастья не понимаете?..

Слышен стук в дверь.

Кто там еще?

Голос Настасьи Ивановны. Кончили вы, душечка? можно войти?

Фурначев (Живоедовой). Вы это сделаете, почтеннейшая Анна Петровна!.. Можешь войти, Настасья Ивановна, мы кончили!

СЦЕНА V

Те же и Настасья Ивановна.

Настасья Ивановна. Наговорились, что ли? Ну, теперь, голубушка Анна Петровна, и закусить не мешает.

Фурначев. Помилуй, сударыня, давно ли, кажется, обедали — и опять за еду! ведь ты не шутя таким манером объесться можешь.

Живоедова. И, батюшка, это на пользу.

Настасья Ивановна. Я вот то же ему говорю… Да ведь и скука-то опять какая, Анна Петровна! Книжку возьмешь — сон клонит: что-то уж скучно нынче писать начали; у окна поглядеть сядешь — кроме своей же трезорки, живого человека не увидишь… Хоть бы полк, что ли, к нам поставили! А то только и поразвлечешься маненько, как поешь.

Живоедова. У вас же поди еда-то не купленная!

Настасья Ивановна. Нет, голубушка, вот нынче Антип Петрович завод закрыл, так муку тоже покупаем… (Вздыхает.) А конечно, в ту пору, при Антип Петровичевом заводе, жить лучше было: первое, что и мука и весь провиянт непокупной, а второе, что свиней одних у него там бардой откармливали!

Живоедова. Да что, мать моя, правду ли говорят, что от барды-то у свиней мясо словно жесткое бывает?

Настасья Ивановна (вздыхая). Конечно, не смею солгать, голубушка Анна Петровна, барденная скотина все не придет противу хлебной… (Вздыхает.) Ну, да на наши зубы и то хорошо!

Живоедова. Разумеется, даровому коню что в зубы смотреть… Так пойдем, что ли, закусить, матушка? По мне, поди старик-то давно стосковался.

Фурначев. Пожалуйте, сударыня.

Уходят.

СЦЕНА VI

Фурначев (один).

Фурначев. Ну, кажется, с божиею помощью, это дело уладится… Вот Настасья Ивановна говорит: куда деньги копишь? Глупая баба! деньги всякому нужны: с деньгами всякая тварь человеком делается, без них и человек тварью станет. Господи! давно ли, кажется, давно ли я босиком, в одной рубашонке, к отческому дому гусей загонял! давно ли в земском суде, в качестве писца, для старших в кабак за водкой бегал, и за все сии труды не благодарность, а единственно колотушки в награду получал! И как еще колотили-то! Еще хоть бы с рассуждением, туда, где помягче, а то просто куда рука упадет — как еще жив остался! И вот теперь даже подумать об этом как-то странно! Кожа на ногах сделалась тонкая, тело белое, мягкое, неженное… и говорят еще, зачем тебе деньги? Как зачем? Вот я еще немножко здесь позаимствуюсь, потом перееду в Петербург, пущусь в откупа, а там кто знает, какую ролю провиденье назначило мне играть? Вот намеднись Василий Иваныч из Петербурга пишет, что у них на днях чуть-чуть откупщика министром не сделали… что ж, это правильно! потому что откупщик — он всю эту подноготную как «помилуй мя, боже» заучил! Ну а что, если и я?.. Нет, лучше бросить эту мысль!.. Ну, а если?., ведь бывали же такие примеры! (Повергается в мечтательность.) Или вот суету мирскую брошу, от дел удалюсь, да и стану в правительствующем сенате на крылечке, с залогами в руках, отступного поджидать… я, дескать, в дела входить не желаю, я, по милости божией, много доволен, а вот отступным не побрезгуем-с… хе-хе-хе!.. Ведь достиг же я статского советника, происходя черт знает из какого звания… даже сказать постыдно! А всё деньги! Анна Петровна сказывала, что у старика до двух миллионов — ну, положим, хоть полтора… Если из них двести… нет, сто девяносто тысяч «именных» Прокофью… Что ж, ему это достаточно! платками да ситцами торговать можно и на сто рублей! Да в делах, да в залогах, да в недвижимости еще сколько! И все это Прокофью… предостаточно! Ну, десять тысяч Живоедовой за труды… остальные…

Входит лакей.

Ну, что там еще?

Лакей (конфиденциально). Прокофий Иваныч пришли.

Фурначев Ах, а Анна Петровна еще здесь?

Лакей. Здесь-с.

Фурначев Ах ты, господи! Уведи, уведи, братец, ты этого Прокофья; скажи, чтобы на кухне обождал, покуда эта ведьма тут.

Лакей уходит.

Что бы ему, однако ж, за надобность до меня?