Том 9. Учитель музыки - [171]

Повествовательная форма окончательной редакции «Учителя музыки» соответствует мучительному душевному состоянию Ремизова в кругу парижской эмиграции и «приспособлена» к выражению настроения периода трагических послевоенных лет, проведенных им в полуслепом одиночестве. Автобиографическая легенда подверглась значительной стилистической обработке: изменилась звуковая ткань текста, основанная – как и во всех произведениях Ремизова – на интонациях живой речи. Но живая речь, которая слышится в страдальческой интонации последней редакции «Учителя музыки», передана писателем без использования ряда ритмо-мелодических приемов, присутствующих в первых редакциях уже напечатанных глав.

В «Учителе музыки» повествовательный сказ Ремизова утратил фольклорный лад, столь типичный для его петербургского периода: теперь почти не используются обратный порядок слов, повторяющиеся эпитеты, внутренние рифмы, утрачена общая напевность речи.

Анализ редакций и вариантов «Учителя музыки» позволяет проследить настойчивое стремление Ремизова соблюсти в тексте те строгие законы стиля, которые он сформулировал в своих последних записях о писательском труде: «сочетание слов проверять на слух. Полоть фразы, выпалывая речевые приставки вроде «же», «уж». Вычеркивать синонимы и повторения – не рефрен и припев. Забыть метрические и паспортные признаки, кроме особых, и что труднее всего, выжечь формулы выражений, клише… Искусство – выбор и порядок». (Кодрянская. С. 140–141).

(1) Легенда о Александре Александровиче Корнетове… – Слово «легенда» впервые появляется в 1931 г. в журн. «Воля России», когда Ремизов, перерабатывая рассказ «Глаголица», усилил его автобиографический характер. Имя А. А. Корнетова впервые появилось в этом рассказе, который, как вспоминал Ремизов в разговорах с Н. В. Резниковой, он обсуждал до публикации с А. А. Блоком (см.: Александр Блок. Новые материалы и исследования. ЛН. Т. 92. Кн. 2. Москва, 1981. С. 99). Изначально образ Корнетова имеет полигенетический характер. Среди его более прямых реальных прототипов сам автор, детстве учившийся играть на корнет-а-пистоне у учителя музыки Александра Александровича Скворцова (см. гл. «Музыкант» кн. «Подстриженными глазами»), и ученый-медиевист, знаток глаголицы, профессор Петербургского университета, статский советник Илья Александрович Шляпкин. Он также преподавал русскую палеографию в Императорском Петербургском Археологическом Институте, его ученицей была С. П. Ремизова-Довгелло, и тогда же состоялось его знакомство с Ремизовым. В рассказе «Глаголица» (1912) обстоятельства биографии и жизни героя были настолько сближены с реалиями судьбы и быта И. А. Шляпкина, что в академических кругах дискутировался вопрос о «пасквильном» характере ремизовского рассказа. Подробнее см.: Грачева А. М. Из истории контактов А. М. Ремизова с медиевистами начала XX века (Илья Александрович Шляпкин) // ТОДРЛ. Т. 46. СПб., 1993. С. 158–169. В 1929 г. в Париже Ремизов на своем литературном вечере читал рассказ «Буйволовы рога» (первая глава второй части «Учителя музыки»), объявленный в программе как «рассказ из «парижских легенд» из повести "Глаголица"» (см.: Б<ез> п<одписи> Вечер А. М. Ремизова // Москва (Чикаго), 1929, № 7 С. 24). Новое заглавие «Учитель музыки» и портрет А. А. Корнетова как «учителя музыки» появляются только в 1931 г. в ж. «Воля России».

(2) …боязнь его всеобъемлющая… – О своей всеобъемлющей боязни Ремизов пишет в кн. «Подстриженными глазами» (гл. «Домашний маляр»).

(3) …писал письма и всякие дружеские послания «глаголицей». – Глаголица – древнейшая славянская азбука, созданная в IX в., по мнению одних исследователей, просветителем св. Кириллом (Константином, 826–869 гг.), по мнению других – его учениками. С середины 1910-х гг. Ремизов свободно владел глаголицей и неоднократно употреблял ее в переписке (см: Алексей Ремизов и древнерусская культура. С. 78–91). К. Федин вспоминал «забавные ремизовские документы, сплошь увитые его замысловатыми росчерками, вязь из букв и слова, с печатями, заключавшими в себе чертовские знаки, изображения уродов и непонятные надписи глаголицей, которую Ремизов изучил совершенно» (Федин К. Горький среди нас. Москва, 1968. С. 114).

(4) …нет у Корнетова ~ орленого золотого значка Археологического Института… – Характерное для Ремизова «прояснение» давнего прототипа героя – профессора Археологического Института И. А. Шляпкина. Ср. в тексте рассказа «Глаголица» (1912): «…Корнетов не ученый – нет у него – орленого золотого значка…» Т. 3 наст. Собр. соч. С. 211).

(5) Маниак… – Ср. упоминание о Ремизове в «Дневниках» В. Я. Брюсова: «Еще какой-то из Вологды – Ремизов. Они сидят там, в Вологде, выписывают Верхарна, читают, судят. Этот Ремизов немного растерянный маньяк» (Брюсов В. Я. Дневники. 1891–1900. Москва, 1927. С. 122). В дневниковой записи от 28 марта 1957 г. сам Ремизов вспоминает свое литературное выступление и тетрадь с текстом «Шурум-Бурум», посланную из тюрьмы мэтру московских символистов: «Через год Брюсов вернет ее с памятными словами. Парчовый лоскут на сером сукне. Я понял, Брюсов хотел сделать прозу как конструкцию без всякого цвета, без всяких завитушек – не напоенное слово, сухое, точное. В дневнике XI. 1902 г. В. Я. Брюсов запишет «маньяк». Как это верно сказано: моя одержимость, словесная страсть никогда не гасла и не остывала. В жизни я слежу, как звучит, слово для меня первое» (Кодрянская. С. 318).