Том 9. Рассказы. Капкан - [37]

— Послушай, Мэй. Другого такого случая не будет. Конечно, мы глупостей делать не станем, не пустим наш капитал на ветер. И уж во всяком случае не будем тратить деньги па тряпки и устраивать всякие дурацкие вечера для разных идиотов, которым мы интересны, как прошлогодний снег, — если только им что-нибудь не нужно от нас. Вообще, если бы мы остались в Нью-Йорке…

— И останемся, не сомневайся!

— Изволь меня выслушать. Деньги мои, а не твои. Прости, я не хотел тебя обидеть, но послушай же, что я говорю. Так вот, если бы мы остались в городе, первое, что я купил бы, — это новую бормашину с электромотором. Она нужна мне до зарезу — я же пациентов теряю. Видят, как я жму педаль на старой развалине, и думают, что я отстал в медицине. Ничуть я не отстал! Да и вообще это не их дело!

Даже ветреная Мэйбел примолкла, подавленная столь беспрецедентно длинным и энергичным выступлением Сидни.

— Но мы здесь не останемся! Нет, моя дорогая! Мы поедем на ферму, ребятишки будут расти на чистом воздухе, а не в грязных закоулках. Поедем на ферму заниматься хозяйством.

Гут Мэйбел взорвалась, и впервые Сидни прочел во взгляде жены ненависть.

— С ума ты сошел? Жить в этой дыре? Чтобы мои дети копались в навозе, возились с грязной скотиной, на сенокосе работали, как вьючные животные? Чтоб их учил какой-нибудь учитель-тупица — всех в одной комнатушке? Чтоб они играли с деревенскими недоумками? Не будет этого, вот мое слово! Если тебе все равно, то я-то хочу, чтобы лети были устроены в жизни как следует!

— Ну как же, Мэй, а я думал, что тебе понравилось в деревне! Когда мы ездили туда после свадьбы, ты была без ума от фермы. I ы говорила…

— Ничего подобного! Я с первого дня возненавидела ферму. А говорила, просто чтобы доставить тебе удовольствие. Душная каморка, керосиновые лампы, клопы, ванной нет, за столом сидят неучи-фермеры в жилетках… Жуть! Хорошо, поезжай, но я с детьми остаюсь здесь! Я себе на жизнь заработаю. И думаю, еще не один мужчина захочет на мне жениться, когда я разведусь с тобой. И разведусь!

Мэйбел не шутила, Сидни понимал это. Он сдался без сопротивления, как когда-то сдался отцу.

— Ну, конечно, если ты отказываешься… — сказал он тихо.

— Ага, ты начинаешь что-то соображать! Честное слово, ты, наверное, просто ошалел от жары! Слушай, я согласна вот на что: я не буду шуметь, если ты захочешь купить электрический этот драндулет, только не очень дорогой. А куда нужно обратиться, чтобы продать ферму?

И вот у этого молчаливого человека началась жизнь тайных интриг и обмана. Каким-то способом — он ни знал, как именно, — он должен уговорить Мэйбел уехать в деревню. Может быть, она умрет… Но эта мысль ужаснула его, он любил Мэйбел и считал, что лучше ее на свете нет, — мнение, возможно, совершенно справедливое. И все же Сидни не послушал жены и фермы не продал. Он солгал ей. Он сказал, что вермонтский агент по продаже земельных участков не советовал ему продавать ферму в этом году: условия для продажи неблагоприятные, зато на следующий год перспективы блестящие. На следующий год Сидни сказал Мэйбел то же самое и отдал ферму в аренду дяде Робу, который последние годы не без успеха сеял кукурузу в штате Айова, но соскучился по горам, рощам и мирным кленам родного Вермонта. Сам Сидни на ферму не ездил. Ему это было запрещено.

Мэйбел злилась, что он не продал ферму, что у них оказалось всего три тысячи долларов — они так и не приобрели на них акций. Деньги ушли на одежду, карточную игру, взносы за автомобиль и после долгих неприятных разговоров на покупку электрической бормашины.

Если раньше Сидни просто угрюмо томился, то теперь он бушевал от ярости. Ему казалось, что его ограбили. Крошечный кабинет с окном во двор — даже пустыря теперь не видно, только скверные улицы да задние фасады новых домов; страдания пациентов, растравлявшие его доброе, отзывчивое сердце; нескончаемый ряд отвратительных разинутых ртов, гнилых зубов, вытянутых языков — все это было невыносимо. Сидни вспоминал луга, поросшие ромашкой и ястребинками, темные тучи, проливающиеся целительным ливнем над уходящей вдаль долиной. Он хочет домой, к родимой земле!

Как-то весной, через полтора года после смерти отца. Сидни получил от хозяина дома разрешение устроить на заднем дворе огородик — на крошечном клочке земли, среди мусорных куч и цементных дорожек. Мэйбел подсмеивалась над Сидни, а он каждый вечер возился в своем карманном раю — высокий, большой человек, осторожно переставляющий огромные ноги на клочке земли десять на десять футов.

Земля понимала его, она понимает таких людей. Огородники Лонг-Айленда еще не могли похвалиться ранними овощами, когда у Сидни уже выросла грядка великолепной редиски. Однажды он принес домой десяток завернутых в газету редисок и похвастался Мэйбел:

— Такой редиски на рынке не найдешь! Прямо со своего огорода!

Она с рассеянным видом съела одну редиску. Сидни уже готовился услышать насмешливое: «Вечно ты носишься со своим огородом». Но то, что он услышал, было еще хуже, — Мэйбел равнодушно сказала:

— Да, ничего.

Он еще себя покажет! Она увидит, как он умеет хозяйничать на земле! Увлекшись этой мыслью, он потерял всякую совесть. Сидни решил перехитрить Мэйбел. И вот как он это сделал.