Том 9. Преображение России - [24]

— Вы?.. Вы стали старше на вид, — взвешивая слова, ответил Кашнев, — но даже, если бы не было на вас той же формы, я бы вас все равно сразу узнал.

— Были, — как мне слышать пришлось, — в Маньчжурии вы, а? — спросил Дерябин, сильно прищурясь.

— От кого вы могли это слышать? — насторожился Кашнев, но Дерябин только махнул в его сторону рукой, прибавив:

— Все должна знать полиция!

Кашнев понял это так, что Дерябин не у кого другого, как у Савчука, наводил о нем справки, — может быть, просто по телефону, — но упоминание о Маньчжурии было ему неприятно, и он постарался спросить, как мог, непринужденно:

— А вот как вы очутились здесь, а? Что я тогда попал в Маньчжурию, — это было вполне естественно, а что вы и через девять лет не исправником стали, например, а все тем же приставом остались, это уж…

— Тем же приставом! Каков? — перебил его Дерябин. — Да-ле-ко не тем же, милый мо-ой!.. Здесь я только на короткое время: стаж прохожу, как теперь стали выражаться!.. Исправ-ни-ком чтоб! Удивил!.. На черта мне исправником быть в каком-нибудь Кабыздохском уезде, когда я через два-три месяца помощником пристава столичной полиции намечен быть!.. Я сейчас — надворный советник, а тогда подполковник буду и на дальнейшее производство получаю права, а? Что? Карь-е-ра? — выкрикнул Дерябин ликующе.

— Карьера, да, — согласился Кашнев, а Дерябин продолжал упоенно:

— Года через три-четыре, — смотря по службе, — я уж буду пристав, то есть полковник! А это значит что, а?.. Значит это, что в отставку выйду я не иначе, как генералом, — вот что это значит, милый мо-ой!.. А вы мне — исправника в Чухломе!.. — И так это его развеселило, что он даже снисходительно захохотал.

— Но все-таки почему же именно здесь проходить вам надобно стаж? — полюбопытствовал Кашнев недоуменно.

— Вот тебе раз! Почему здесь? Да потому, — простота вы, — что через Симферополь государь в Ливадию следовать изволит, — вот почему! И он сам должен меня видеть, и министр внутренних дел, и вся вообще свита! В столичную полицию попасть, — это без протекции, разумеется, — это в прикупе все четыре туза чтоб, — вот что это такое «столичная полиция»!

— Однако кем-то из вышестоящих, выходит так, вам это уже обещано, значит? — спросил, чтобы все было для него ясно, Кашнев.

— Ну, а как же иначе? Служба моя была замечена там! — Дерябин поднял указательный палец. — И в девятьсот пятом году и позже… И ей подведен итог… В сумме получилась — столичная полиция…

— Так что Симферополь для вас это как бы трамплин, что ли, для прыжка вверх?

— Трамплин, да, вот именно, да, совершенно верно, — подхватил Дерябин. — Однако и вы, как я слышал, перешли сюда из Полтавы, где служили в акцизе, в каких же именно целях, как не в целях карьеры?

— Ну, какая же это карьера — помощник присяжного поверенного! — улыбнулся Кашнев, не удивляясь уже его осведомленности. — Разве можно ее сравнить с вашей? «Не нынче завтра генерал!»[3].

— Это… из какой-то пьесы вы, но ко мне подходит вполне! — как бы не заметив колкости в словах Кашнева, воодушевился Дерябин. — Вот, например, ожидается проезд через Симферополь королевы греческой с большой свитой в Петербург. Кого же назначить для встречи ее на вокзал, на дежурство? Только я и получу это назначение, как самый представительный из всех! Факт, я вам говорю!

— И ни акцизных чиновников, ни адвокатов на это торжество не пригласят, в чем я уверен, — не удержался, чтобы не вставить, Кашнев.

— Ну еще бы вас пригласили! — не сбавил тона Дерябин. — А могли бы, могли бы, — факт!.. — И добавил вдруг, точно неожиданно вспомнил: — А я ведь полагал, что там, в Маньчжурии, вы отличитесь, получите Владимира четвертой степени или Георгия за храбрость, чин подпоручика… или целого поручика даже!.. Потом в Военную академию после войны… А уж Военная академия, милый мо-ой, это уж лучше для карьеры чего же и желать… Дай, думаю, помогу человеку, так очень вы мне тогда своей пылкостью по душе пришлись… И помог!

— То есть? Как и чем именно помог? — удивился Кашнев.

— Как же так «как» и «чем»? Да ведь это же по моей бумажке тогда вас в запасной батальон перевели!

— По вашей?

— Ну, разумеется!.. Я написал командиру вашего полка, что вы жаждою подвигов горите и желаете послужить родине!

— Вы?.. Спасибо вам! — пробормотал Кашнев.

— Не стоит благодарности, — серьезно с виду отозвался Дерябин, топя окурок папиросы в белом брюхе раковины. — А так как вы и там что-то засиделись, то я же написал командиру вашего запасного батальона, чтобы дал он вам возможность заработать отличие и чин…

— Вы не шутите? — не поверил Кашнев.

— Какие же в этом могут быть шутки? — очень искренне вырвалось у Дерябина. — Я, как бы сказать, судьбою вашей, фортуной вашей тогда был! Через кого могло привалить вам везение в жизни? Через меня могло повезти!.. Однако что-то у вас не вышло, но в э-том… в этом уж не я, конечно, виноват, а какое-то, как это говорится, стечение обстоятельств!

Кашнев вспомнил сразу и весь свой «крестный путь», и тыловые картины, и болото, в котором он чуть было не утонул во время ночного боя, и военный госпиталь… Поэтому на свою «судьбу-фортуну», пристава Дерябина, он поглядел совершенно ошеломленными глазами и сказал, понизив голос до полушепота: