Том 9. Преображение России - [18]

Иногда он выезжал, как контролер, дослужившись уже до титулярного советника, в город Ромны. Здесь, в Ромнах, он встретил ту, которая через месяц стала его женою.

У нее была добрая улыбка и умные глаза. Эти умные, светлые женские глаза, — именно их не хватало Кашневу в жизни, именно в них он почувствовал свою опору. Она была классной дамой в женской гимназии. Всего на один год моложе его, она казалась ему гораздо опытнее его в жизни, гораздо более, чем он, способной в ней разбираться: «С такой не пропадешь! — говорил он себе: — Такая поддержит». Даже несколько необычное имя ее — Неонила — ему нравилось. Она была хорошего роста, ловких и мягких движений. И как-то даже странно было самому Кашневу сознавать, что она одним своим появлением перед ним почему-то вдруг осмыслила для него жизнь, в которой ему так жестоко, по его убеждению, не повезло: он совсем не того ожидал для себя, когда был студентом. И часто готов он был повторять то, что услышал от одного проигравшегося в карты пехотного капитана: «Ну, если не повезет, то и в чернильнице утопишься за милую душу!..»

Но вот теперь, с появлением на его пути Неонилы Лаврентьевны Покотило судьба повернулась к нему лицом; в первое время после свадьбы так это ему и казалось. Неонила Лаврентьевна, оставив свою должность в Ромнах, не искала другой подобной в Полтаве. Она нашла, что квартира в две комнаты, в которой жил Кашнев, для них теперь очень мала, и нашла другую, в четыре комнаты, с коридором, передней и кухней, и Кашнев согласился с нею, что эта новая гораздо приличнее старой, а между тем дело первой важности это именно квартира, пусть даже она будет и немного дорога: можно урезать себя в чем-нибудь другом, только никак не в квартире.

— Может быть, впрочем, эта квартира несколько велика для нас с тобой, Нила, — задумчиво заметил как-то Кашнев, глядя на одну из комнат, для которой не хватило купленной ими мебели.

— Нет, Митя, ты увидишь сам, что она нисколько не велика, — ответила ему Нила.

И он, действительно, вскоре увидел это: к его жене приехала сестра, о существовании которой он даже и не знал. Сестра была старше Нилы. Когда-то, еще в детстве, она повредила себе левую ногу и ходила, звонко стуча костылем. Глаза у нее были такие же светлые и умные, как и у Нилы, но она как бы совсем никогда не умела улыбаться.

— Она на неделю, на полторы. Погостит и уедет, — уловив недоумение на лице мужа, успокоила его Нила.

Однако дней через пять куда-то уходившая сестра Нилы (звали ее Софа) вернулась, имея победоносный вид, и сказала ему твердо:

— Я нашла себе место!

— Где место?.. Какое место? — удивился он.

— Бухгалтером в одной конторе… Мне не так далеко будет отсюда ходить на службу… Бухгалтером я была и в Гадяче, и ведь у меня есть рекомендации оттуда…

Она и заняла ту комнату, для которой не хватило мебели, и Кашневу самому пришлось переносить туда кое-что из других комнат.

Но в Гадяче оставалась, как узнал это вскоре Кашнев, еще и мать Нилы и Софы, и не больше как через две недели после Софы приехала и она.

Нила объяснила мужу, что мать совершенно необходима ей теперь, когда она уже на седьмом месяце беременности.

Кашнев встретил приезд своей тещи без явных признаков радости. Он уже не спросил жену, сколько еще родственников ее намерено приехать в четыре комнаты его квартиры, но Нила как бы чутьем угадала, что этот вопрос вертелся в его голове, и пошла в наступление.

В день приезда ее матери произошла первая ссора ее с мужем, и в первый раз тогда было сказано ею, что он должен искать себе добавочного к его жалованью заработка, что для ребенка придется нанять кормилицу, что холостая жизнь вообще — это одно, а семейная — совсем другое; что акцизным чиновником можно быть и без всякого образования, что «хорошие деньги» (она так и сказала: «хорошие деньги») зарабатывают люди свободных профессий, каковы, например, адвокаты, а совсем не акцизники.

После этой размолвки Кашнев перестал думать, что ему повезло. Софа оказалась существом молчаливым. Найдя себе место, она за него и держалась цепко, и проводила в конторе своей большую часть дня. Теща же Кашнева, в видах помощи беременной дочери, взяла в свои опытные руки ведение хозяйства.

У нее оказалась привычка начинать, что бы она ни говорила, словами: «Теперь так…»

— Теперь так… Сервировка стола — самое важное в доме. Как можно садиться обедать и не иметь на столе букета цветов, хотя бы самых простеньких? Это верх неприличия! Вот я набрала здесь в огороде ромашек, — это для начала сойдет, и пока нет гостей. А при гостях прежде всего, Нилочка, — посередине стола — букет цветов!

Или:

— Теперь так… Если мебель какая-то вообще разномастная, то это непременно должно оскорблять вкус гостей, и об этом они будут говорить везде и всюду, что вот у нас в квартире какая мебель!

Или:

— Теперь так… Если муж уважает свою жену, то он должен предоставить ей удобства, какие необходимы… Рыба ищет, где глубже, а человек ищет, где лучше. А под лежачий камень, говорится, и вода не течет…

И если Кашнев слышал это тещино «Теперь так», то морщился, как от занозы.

Глаза у Алевтины Петровны Покотило были еще более светлые, чем у обеих ее дочерей, а волосы совершенно седые. Она курила и кашляла, хотя вид имела сытый. Нила говорила мужу, что у ее матери бронхиальная астма.