Том 9. Ave Maria - [95]

Обычно после такого сна старая графиня берет лупу и, чтобы всколыхнуть живое в душе, читает первую запись в чудом сохранившемся с тех времен маленьком дневнике – изящной книжице с переплетом, затянутым в дымно-розовый муар с темно-бордовым корешком. Чернила в те времена были очень стойкие, и плотная бумага впитала их достаточно глубоко, так что теперь, по прошествии десятилетий, первая запись цела и невредима:

«Мы ездили в церков Покрованонерли. было хорошо. Мама тетя Поля дядя Костя пели песни на гитари. Вода в речки теплая луга и каровы очен красивыя».

Весной каждую ночь сирокко наметает на широкие ступени церкви Воскресения Христова в Тунисе толстый слой желтоватой пыли, и каждое утро сторож Али тщательно сметает эту пыль со ступенек и паперти.

– Зачем, Али? – смеются знакомые прохожие. – За ночь опять наметет.

– Ничего, – отвечает Али, – утром я снова уберу. Так учили меня в легионе.

К старости Али стал очень гордиться тем, что когда-то служил в знаменитом Иностранном легионе. В последнее время он даже сменил свой гражданский голубой берет на зеленый. Достал из заветного кованого сундучка с пожитками и стал носить по будням зеленый берет легионера, а изредка белое кепи, предписанное в Иностранном легионе с 1983 года для ношения во дни особых событий. К старости у многих просыпается ребячливое желание иметь какой-то знак отличия как свидетельство не напрасно прожитой жизни[34].

Жизнь и судьба всему дают свое место и свой смысл, заранее никому не известный. Разве в день Троицы на заповедных берегах Нерли, когда молилась она, маленькая, вместе с отцом и матерью в той пахнущей душистыми травами чудо-церкви, разве могла Мария Александровна предположить, что будет она доживать свой долгий и такой мимолетный век в сухом и чистом полуподвале русской православной церкви в Тунисе, так похожей на знаменитую в России церковь Покрова-на-Нерли?

Доживать не из бедности, а с единственной целью и надеждой, чтобы не похоронили ее без обряда отпевания, чтобы закончился ее земной путь согласно православным канонам, почитаемым ею с младых ногтей.

Из всех суждений о религии ближе всего были Марии Александровне слова Чехова о том, что между понятиями «нет бога» и «есть бог» лежит огромное поле, и перейти его человеку нужно самому. Перешла ли она это свое поле сама? Строго говоря, и да, и нет. С рождения ее наставляли на путь родные и весь строй жизни вокруг нее. А потом, когда в неполных пятнадцать лет она оказалась один на один со всем остальным миром, ее вера в бога, во-первых, уже была заложена в ней, а во-вторых, она укрепилась и обострилась тем, что ей в значительной мере только и осталось, что уповать на Господа. И она уповала, и была вознаграждена интересной и долгой жизнью, в которой присутствие провидения чувствовалось весьма заметно. И теперь, на десятом десятке, она свято верила, что Господь не оставит и ее, Марию Александровну Мерзловскую, отпоют в этой церкви обязательно. Поднимут по крутым ступенькам и отпоют.

Прежде она, Мария, редко вспоминала о сестрице Сашеньке, а сейчас все чаще и чаще. Такое впечатление, что жива Александра, жива… где-то там, в России… Говорят, прогнали Советы-моветы, ну и что? Жизнь-то прошла! А сестрица вспоминается ей кудрявая, белокурая, в белоснежной пелеринке. Такой она только ее и помнила. Когда грузились на корабли в Севастополе, Сашенька была малюткой.

Видит Мария Александровна не очень хорошо, слышит и того хуже, зато осязание и обоняние у нее, как у юной. В этих последних двух колеях она и старается двигаться. Слава богу, она еще удерживает в памяти стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, и это укрепляет ее душу, наполняет жизнь отсветами гармонии.

Слабеет, конечно, с каждым днем, особенно по весне, но пока никому не в тягость, а это для нее главное. Бывшие ее воспитанники Сулейман и Муса – молодцы, давно прикрепили к ней женщину, которая приходит каждый день и, по необходимости, берет в стирку белье, готовит и убирает. Иногда Мария Александровна все так же перебрасывается отдельными фразами с церковным сторожем Али, который, кстати сказать, как бывший капрал Иностранного легиона, очень неплохо говорит по-французски, хотя Марии Александровне понятен и доступен и его родной тунизийский диалект арабского языка. По большим церковным праздникам приезжает из Бизерты навестить Марию Александровну Настя Манштейн – дочь командира эсминца «Жаркий» лейтенанта Александра Манштейна. Хотя какая она сейчас Настя? Она – Анастасия Александровна Манштейн-Ширинская, в течение пятидесяти лет преподавательница математики в Бизертинской гимназии, а теперь и уже давно староста храма Александра Невского в Бизерте. Анастасия моложе ее на восемь лет, – когда-то это была пропасть, а сейчас разница в возрасте почти сошла на нет.

Давным-давно, в феврале 1939 года, на праздновании новоселья в только что отстроенной вилле Марии Александровны молоденькая учительница математики Настя Манштейн подарила ей иконку Казанской Божьей Матери, которая сохранилась у нее со времен детства, проведенного в Бизертинской бухте на корабле – общежитии «Георгий Победоносец». Вон эта иконка – в красном углу последнего жилища Марии Александровны. Даст бог, и в гроб ее с ней положат. По этому поводу Мария Александровна даже написала крупным почерком и разложила на видных местах небольшую памятку. Не завещание, поскольку завещать ей нечего, а именно памятку – должны не забыть, должны вспомнить.