Том 9. Ave Maria - [80]

– Я хочу по-маленькому, – прошептала на ухо сестре Глаша.

– Что, посередине площади сядешь – вместо парада? – так же шепотом вопросом на вопрос ответила Александра.

– Я хочу. Спроси у Артема.

Александра постеснялась спросить у Артема и шепнула на ухо Екатерине суть дела.

– Хорошо, – согласилась Катя. Отвела Артема в сторонку и изложила ему смысл насущной потребности Глафиры.

– Только напротив телеграфа я знаю, – сказал Артем, – пошли быстро. А ты, Глаша, главное, про это не думай, – заботливо и как-то очень по-взрослому добавил Артем. – Главное – выбрось из головы, и тогда точняк дойдем.

Вслед за Артемом, взявшим Глашу за руку, все стремительно двинулись в сторону Центрального телеграфа. На самом деле общеизвестный туалет был и рядом с ГУМом, но Артем как-то упустил его из памяти.

Туалет напротив Центрального телеграфа помещался справа, за углом тогдашнего проезда Художественного театра, а ныне Камергерского переулка, в подвале, куда вели крутые ступеньки и где над входом было начертано «М/Ж».

Недалеко от входа в туалет, ближе к углу переулка и бывшей улицы Горького, а ныне Тверской, висела афиша: «А. П. Чехов. “Три сестры”. Постановка В. И. Немировича-Данченко». Такие афиши висели по всему переулку, а особенно много непосредственно возле зеленоватого здания Художественного театра.

Таким образом, первым общественным местом в московском закрытом помещении был общественный туалет, кстати сказать, довольно чистый и почти не пахнущий хлоркой. Внизу, у входа, за низким деревянным прилавком сидела опрятная пожилая женщина в синем халате, к деревянному прилавку была прикручена посередине шурупом оранжевая пластмассовая тарелка, полная металлических монет. Туалет был бесплатный, но кто хотел, клал в тарелку мелочь – на тряпки, швабры, совки, так считалось. Клали мелочь если и не все, то большинство посетителей.

– За всех! – положив в тарелку пятирублевую ассигнацию и обведя широким жестом девочек, Адама, себя, сказал Артем и добавил: – Сдачи не надо.

Женщина в синем халате тут же сунула пятерку себе в карман, девочки побежали в свое отделение, а Артем и Адам пошли в свое. Этот широкий жест Артема Кареновича вошел в анналы его биографии, и Катя, Александра, Глаша и Адам допекали его потом этим многие лета.

На улице было холодно, так что, по правде говоря, Глаша выручила всех, больше или меньше, но всем в их компании хотелось в туалет. Из туалета они вышли радостные, бодрые. Потом еще прокатились по Садовому кольцу на троллейбусе «Б» и довольные вернулись к Анне Карповне, к ее рассольнику и котлетам.

Во время гуляния Артем старался держаться поближе к Александре. Когда она входила в троллейбус, он ловко и нежно подсадил ее за талию, а когда выходила, подал ей свою горячую руку и почувствовал, что у девочки рука еще горячей.

Обед Анны Карповны очень понравился гостям, но только хитрая Глаша высказалась по этому поводу:

– Спасибо, бабушка Аня, такой вкусный суп и такие котлеты, так только наша мама жарит.

– Спасибо, деточка, на добром слове, – отвечала польщенная Анна Карповна и поцеловала девочку в макушку.

– Спасибо, мама Ана, – сказал Артем.

– Спасибо, спасибо, – смущенно пробормотали посрамленные Глашей Адам и Александра.

Катя сказала, что фотоаппарат у нее заряжен, а папа купил штатив, а Артем хорошо фотографирует.

Артем отщелкал со штатива каждого в отдельности и всех вместе, а потом сказал:

– Вы видели афишу «Три сестры»? Вот встаньте рядом все трое, кроме Адьки, и я вас сниму. Вы так похожи, как будто настоящие сестры.

Девочки еще раз причесались и встали плечом друг к другу: Александра, Екатерина, Глафира.

– А ты почему Анну Карповну зовешь мамой? – негромко спросила Артема Александра.

– А потому, что она меня вырастила. Не те отец и мать, кто родили, а те, кто воспитали, – назидательно произнес Артем, – свою родившую мать я с детства зову Надя.

– Тетя Надя, которая к Маркизу ветеринара прислала? – спросил Адам. – Очень хорошая тетя.

– Ты проявишь и напечатаешь фотки или моего папу ждать? – спросила Артема Катя.

– Конечно, напечатаю, у меня дома настоящая лаборатория. Хочешь, поедем к нам, посмотришь? – спросил Артем Александру, желая оторвать ее от коллектива, который был ему совсем не интересен.

– Когда папа выздоровеет, – обнадежила Александра.

– Ничего, подождем, – самоуверенно согласился Артем, и его большие яркие глаза при этом блеснули как-то особенно.

Это для московских девочек того времени большие черные глаза Артема и вся его жгучая брюнетистость были радостью, а в тех местах, откуда приехала Александра, из десяти парней восемь были такие.

Младшие пошли смотреть телевизор, а Александра двинулась в полутемный коридор, чтобы закрыть дверь за Артемом.

Тут он вдруг притянул ее к себе, она вывернулась, а он, теряя равновесие, нечаянно схватил ее за маленькую, твердую грудь, и в ту же секунду получил такого здоровенного леща, что в голове у него зазвенело.

С горящей щекой Артем выскочил за дверь. Оказалось, что ладонь Александры, соскочив с щеки ухажера, еще и разбила ему нос. Нос у Артема был слабый, это он хорошо знал и без Александры. Вытирая кровь ладонью, он задрал голову кверху и постоял так несколько минут под дверями квартиры. Потом нашел в карманах носовой платок, спустился на лифте вниз, вышел во двор, а там уже приложил к носу комок снега – кровь остановилась.