Том 8. Рассказы, повести 1892-1894 - [168]

Споры вызвал образ Анны Акимовны. А. М. Скабичевский утверждал, «что со смерти Островского не появлялось еще у нас такого замечательного типа из купеческой среды», как героиня рассказа («Литературная хроника». — «Новости и биржевая газета», 1894, № 47, 17 февраля). Это замечание Скабичевского признал удачным Билибин (в цитированном выше письме Ежову), на него сослался и Гольцев в статье «А. П. Чехов (Опыт литературной характеристики)» («Русская мысль», 1894, № 5, стр. 50).

С точки зрения Петерсена, «личность героини, то положение, в которое она поставлена, и те душевные перипетии, которые она переживает, — если и не вполне новы в литературе <…>, то, во всяком случае, обличают в авторе живую наблюдательность и, так сказать, самостоятельное отношение к предмету, не довольствующееся уже пройденными путями и стремящееся найти новые черты в данной среде, лицах и явлениях» («Семья», 1894, № 8, стр. 5).

В. Альбову поведение героини представлялось недостаточно ясным и обусловленным: «…Почему она не может уйти <…>? По-видимому, просто потому, что она, как и Лаптев в рассказе „Три года“, раба своего положения. Но это не освещено в рассказе» («Два момента в развитии творчества Антона Павловича Чехова…» — «Мир божий», 1903, № 1, стр. 100). М. Полтавский, говоря об интересном замысле писателя — создать «замечательным тип женщины», пришел к заключению, что Чехов не справился с этой задачей («Биржевые ведомости», 1894, № 77, 19 марта). Ляцкий считал, что замысел Чехова — «раскрыть ложную психологию молодой купчихи-миллионерши» — представляет собой всего-навсего «наивную попытку», не увенчавшуюся успехом («Вестник Европы», 1904, № 1, стр. 153).

Мнения критики разошлись и в понимании образа адвоката Лысевича. И. И. Иванов увидел в Лысевиче идейный центр, главный фокус произведения, а в Анне Акимовне — только «фон для портрета героя». Рассказ Чехова интересовал критика прежде всего как «документ для характеристики русского декаданса» («Заметки читателя». — «Артист», 1894, № 3, стр. 155). Иванов, ссылаясь на книги М. Нордау, писавшего о вырождении, проявлением которого, с его точки зрения, являются символизм и декадентство (подробнее о М. Нордау см. примечания к «Черному монаху^*»), утверждал, что в лице Лысевича Чехов изобразил современного «героя такими правдивыми и яркими чертами, что знай Нордау о рассказе русского автора — он непременно уделил бы ему место в своих ссылках» (стр. 154). «Лысевич, — писал Иванов, — буквально повторяет то самое, что Бодлэр и его ученики воспевают в стихах», но «фигура Лысевича исполнена жизненной правды, она остается в памяти читателя до мельчайших подробностей, остается нечто большее, чем черты, соответствующие бодлэризму» (стр. 155).

Другие критики, останавливавшиеся на характере Лысевича, считали, что Чехов в этом случае отошел от жизненной достоверности — фигура эта утрирована, карикатурна (Петерсен; Д. М. в «Русских ведомостях», 1894, № 24, 24 января). По мнению М. Полтавского, личность Лысевича «обрисована автором крайне небрежной выставлена им в таком свете, что поневоле кажется лишенною всякого реального значения» («Биржевые ведомости», 1894, № 77, 19 марта).

Ю. Николаев (Ю. Н. Говоруха-Отрок) отнес «Бабье царство» к тем рассказам, в которых, с его точки зрения, выражено скептическое отношение к интеллигенции. В «Бабьем царстве» критик увидел противопоставление интеллигентной дряблости — ясности простых людей. В Анне Акимовне «отчасти сохранившаяся <…> простота чувства еще борется с искусственною атмосферой всяческого „интеллигентного“ разврата мысли и чувства, в котором она вращается, — и в этой борьбе ее несчастие и драматизм ее положения» («Литературные заметки». — «Московские ведомости», 1894, № 27, 27 января).

А. В. Луначарский, признавая выдающийся талант Чехова, сожалел, что этот талант направлен на изображение только теневых сторон жизни. «Довольно давно уже, — писал Луначарский, — этот исключительный, очаровательный, милый талант посвятил себя описанию самой серой, самой тусклой жизни. С страшной правдой выступала жизненная пошлость в „Трех годах“, „Бабьем царстве“, в удивительной „Моей жизни“» («О художнике вообще и некоторых художниках в частности». — «Русская мысль», 1903, № 2, стр. 58). Луначарский выражал надежду, что Чехов поможет своим героям «прорвать тину и вынырнуть из омута».

Переводчица В. Кислянская писала Чехову 15 мая 1904 г.: «Восхищаясь всеми Вашими сочинениями, как темой, избранной в них, так равно языком и отличным стилем, желаю перевести на польский язык Ваши повести и рассказы». Среди названных Кислянской произведений — «Бабье царство». В письме от 8 июня 1904 г. Кислянская благодарила Чехова за разрешение переводить «упомянутые рассказы и повести» (ГБЛ).

При жизни Чехова переведено на немецкий, венгерский и сербскохорватский языки.

Стр. 272. «Рождество твое, Христе боже наш…» — Тропарь на праздник Рождества Христова.

Стр. 275. Про богатых сказано: бездна бездну призывает. — «Бездна бездну призывает» — Псалтирь, псалом 41, ст. 8. Лакей Мишенька, очевидно, вкладывает в изречение обывательский, житейский смысл: деньги к деньгам идут.