Том 8. Рассказы - [10]

– Пожалуйста, не извиняйтесь. Мы все слепые, а слепому трудно не задеть другого, – с французской болтливостью ответил Марамбалль. И в ту же минуту он услышал, как кто-то шепчет ему на ухо:

– Простите! Я хотел только убедиться, вы ли это. Сегодня господин первый секретарь Леер уезжает к министру ровно в десять. А дело номер сто семьдесят четыре будет лежать у него на столе.

– Метакса! Вы как сюда попали?

– Так же, как и вы, – отвечал грек.

В этом действительно не было ничего необычайного: места корреспондентов находились в одном ряду. Метакса, очевидно, только принял меры к тому, чтобы оказаться по соседству с Марамбаллем.

– Послушайте, – сказал Марамбалль, – что вы, наконец, гипнотизируете меня все время делом номер сто семьдесят четыре? Что вам от меня нужно?

– Тс!.. – И, наклонившись к самому уху Марамбалля, Метакса сказал: – Вы же сами знаете, что на этом деле можете заработать. У меня есть свои люди в доме Леера, и я знаю все, что там делается. Но мне труднее обделать это дело, чем вам. Вы свой человек в доме.

Под плавные, торжественные звуки увертюры Метакса продолжал развивать свой план:

– Я сообщил вам об этом деле, я направил вас, и вы заработаете тысячи. Ну, а мне за это дадите только одну тысчонку марок…

Мысль Марамбалля заработала. Метакса прав. На этом деле можно заработать. Да, не вовремя Вильгельмина затеяла игру в жмурки!.. Если бы не этот роковой поцелуй!.. Положение очень осложнилось. Нужно ли давать этому греку за комиссию? Марамбалль постарается добыть секретное дело, но делиться с Метаксой он не намерен.

– Во-первых, вы напрасно стараетесь, господин Метакса, – зашептал Марамбалль в ухо соседа. – Все, что делается в доме Лееров, я знаю не хуже вас. И о деле номер сто семьдесят четыре я узнал гораздо раньше, чем эту «новость» сообщили мне вы. А во-вторых, я больше не собираюсь бывать в доме Лееров.

– Лейтенант не пускает? – язвительно спросил грек, поняв, что Марамбалль увиливает от дележа.

– Это касается только меня, – сухо ответил Марамбалль.

«Какая некультурность!» – возмущался он бестактным вопросом грека, искренне забывая о том, что сам ведет нечистую игру.

Увертюра окончилась. Со сцены уже слышался голос Фауста, а занавес казался еще закрытым. И только когда Мефистофель на зов Фауста отозвался: «И я здесь!» – для первых рядов спектакль начался. Между пением, игрой артистов и оркестром не было никакой связи. Задние ряды увидели открытие занавеса только к антракту первого акта. «А последнее действие галерка будет досматривать, как немую сцену, после окончания оперы… Пропала опера!»

В середине второго акта Марамбалль осторожно вышел и направился к выходу. Оглядываясь назад, он видел как бы повторение действия в обратном порядке. Но это уже не интересовало его.

Он вернулся к себе и позвонил по телефону Вильгельмине.

Она оказалась дома, но разговор с нею не доставил ему особого удовольствия.

– Отец и лейтенант видели все, – говорила она. – Мне пришлось выдержать очень неприятную сцену с отцом. И было бы лучше, господин Марамбалль, – ее голос дрогнул, – если бы вы не показывались в наш дом по крайней мере некоторое время, пока все не уляжется.

Она не имела решимости отказать ему сразу.

Марамбалль был в полном душевном смятении, выслушав из ее уст этот приговор.

Отказ в такой момент, когда ему, как никогда раньше, нужно было быть в доме Лееров! Завтра будет уже поздно. Дело номер 174 будет погребено в стальном сейфе, или же оно достанется в руки какого-нибудь Метаксы. Медлить нельзя. Душу Марамбалля одновременно обуревали и другие чувства. Поцелуй острой отравой проник в его сердце, а в голосе Вильгельмины, говорившей по телефону, ему чудилась печаль. Быть может, она любит его? В эту минуту ему казалось, что и он также безумно любит ее. И с неожиданной для самого себя страстью он начал умолять ее принять его в последний раз, «чтобы проститься навеки».

В спортсменском сердце Вильгельмины, вероятно, были оборваны еще не все струны сентиментализма. Искренний тон Марамбалля, видимо, тронул ее. Она колебалась, а он, вздыхая и охая в телефонную трубку, поддавал жару.

– Только взглянуть… В последний раз!

– Но отец приказал швейцару не принимать вас, – в отчаянье призналась она.

– О, это ничего не значит! – оживился Марамбалль. – Я пройду со стороны сада, вы откроете мне дверь…

– Но в саду сторожа; вы знаете, теперь везде усиленная охрана.

– Сторожам, наверно, не отдан приказ не пускать меня; наконец, я сумею пробраться мимо них… Только взглянуть!..

– Ну, хорошо. Но приходите скорее, пока отец не вернулся.

Марамбалль бросил трубку и завертелся по комнате, ища разбросанные шляпу и перчатки.

«Бог всесильный, бог любви! Ты услышь мою мольбу!..» – пропел Марамбалль и бросился по коридору, едва не сбив с ног фрау Нейкирх.

Марамбалль благополучно проскользнул мимо сторожей и незаметно вошел в дом. Он пробрался в гостиную и остановился, едва слышно кашлянув.

– Я здесь, – тихо ответила Вильгельмина, – у рояля.

Марамбалль сделал несколько шагов и вновь остановился в нерешительности. Он так спешил, что не обдумал плана действий. Изобразить ли ему безутешного влюбленного или же, пользуясь случаем, пробраться в кабинет, похитить дело и бежать. Женщина или деньги? Несколько секунд он переживал сильнейшую борьбу. Но в конце концов он решил, что Вильгельмина все равно потеряна для него, и потому надо покончить с делом номер 174.