Том 8. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма - [235]

Вчера я встретил за городом, в доме у друзей, одного из членов правительства, довольно влиятельного министра, обладателя некоего важного портфеля; это человек умный, ловкий, опытный в делах, большой знаток всех тонкостей политики, умеющий владеть собой и управлять своим штатом, проницательный, осторожный и сверх того рыцарски любезный. Вы сами понимаете, что этот человек, такой, каким я вам его описал, не открыл мне своих мыслей, и уж во всяком случае не открыл их до конца. Он не был со мной совершенно искренен, но все-таки сказал мне одну вещь, — и я бы очень удивился, если бы он этого не сказал. Поболтав некоторое время о рыбной ловле, охоте, о госпоже X… и мадемуазель Z…, мы наконец заговорили о политике, точно люди предающиеся постыдному пороку, которые невольно переводят на него разговор, точно преступники, которых неудержимо тянет вернуться на место преступления. Итак, мы заговорили о политике. Мы не беседовали ни о встрече Фальера с Николаем II, ни о завтраке Клемансо с королем Эдуардом. Это тайны слишком высоких сфер, и, так как вся прелесть их в загадочности, их следует созерцать молча. Стоит ли говорить, что я ни словом не упомянул о Марокко. Этого требовала простая учтивость: нужно быть последним грубияном, чтобы намекать человеку на то, что может его только унизить и рассердить. Мы беседовали о Всеобщей конфедерации труда. Мой министр никогда не был социалистом, а потому я не рисковал привести его в замешательство, расспрашивая о синдикализме и всеобщей забастовке.

Перейдя к демонстрациям в Дравее, он сделал вид, будто знает об этом гораздо больше, чем говорит, и дал мне понять, что деятельность Конфедерации труда ему подозрительна, что здесь, возможно, замешаны политические интриги, рука заговорщиков, золото врагов республики. Наконец он готов видеть в этом чуть ли не заговор роялистов.

Я предвидел, что он представит дело в таком свете; он достаточно ловок, чтобы понимать всю выгоду подобной версии, и достаточно хитер, чтобы скрыть свою заинтересованность, или, вернее, заинтересованность своего правительства. Министерство, которое без разбора сажает в тюрьму руководящих деятелей Всеобщей конфедерации труда да еще собирается затеять политический судебный процесс, получит все козыри в руки, если будет утверждать, что дело идет не о рабочих союзах, не о требованиях рабочих, а о спасении республики. В этом будет больше величия, красоты, благородства. Всеобщая конфедерация труда получит не только обвинительный приговор, она будет смешана с грязью, опозорена. А правительству это пойдет только на пользу.

И смотрите, как удачно все складывается: в эти самые дни роялисты вдруг зашевелились. Претендент на престол прибыл в Ваграм[769], чтобы лично осмотреть поле сражения. Какая-то утренняя газета отправляет к принцу известного репортера, и тот публикует интервью, составленное в сочувственном и почтительном тоне. Националисты издают в Париже свой листок, напичканный доктринами и переполненный руганью. Роялистская молодежь устраивает банкеты и на параде 14 июля кричит: «Да здравствует король!» Жюль Леметр открыто объявляет себя роялистом. Все эти симптомы, правда, еще очень слабы. При анализе современной ситуации можно обнаружить, как говорят химики, лишь незначительные следы роялистского движения. Этого мало, чтобы объявить республику в опасности; но этого достаточно, чтобы сильное правительство начало ее спасать.

«Вы забываете о республике!» — сказал мой собеседник министр таким же проникновенным и кротким тоном, каким священники говорят: «Вы забываете о боге!»

Боже мой, я не обладаю проницательностью министра и не замечаю, чтобы республика была в опасности. Можно только сказать, что как в парламенте, так и по всей стране идет движение слева направо, что государство мало заботится о реформах, в частности налоговой системы, и что ветер демократии слабеет. Можно сказать еще, что, хотя на последних муниципальных выборах в целом победа осталась за республиканцами, реакция без боя завладела Парижем и фактически им управляет. Но если присмотреться поближе, легко заметить, что вовсе не политические причины отдали столицу на расправу реакционным и клерикальным чиновникам. Все эти господа — ловкие дельцы. Реакционеры и республиканцы отлично сговариваются между собой в городской ратуше, точно жулики на ярмарке, и если существуют заговоры, то заговорщиками оказываются не принц Гамель или принц Виктор, а подрядчики общественных работ. Наконец, главное состоит в том, что рабочего теперь перестала интересовать республика, которая, со своей стороны, никогда особенно им не интересовалась. Он платит ей той же монетой. В парламенте широко представлены интересы финансистов, промышленников, землевладельцев; но интересы рабочих, при нынешнем составе парламентских социалистов, там вовсе не представлены. Добавлю, что по многим причинам, для подробного изложения которых не хватило бы целого тома, они и не могут быть представлены; в этом-то и состоит наиболее странная особенность современного положения. Суть в том, что рабочие теперь не имеют ни малейшего желания жертвовать ради республики, как в феврале 1848 года