Том 8. Дживс и Вустер - [195]

Я улыбнулся кроткой улыбкой святого и сказал:

— В двух словах объяснить трудновато.

— Да уж это точно! — согласился полицейский язвительно.

— Понимаете, я просто… просто смотрел, как там… дела обстоят. На правах, так сказать, старого друга.

— А как это вы туда попали?

— Через окно. Я же говорю, будучи старым другом семьи…

— Так это вы, значит, их старый знакомый будете?

— Очень, очень старый, — подхватил я. — Вы даже не представляете, насколько старый.

— Что-то я раньше этого «знакомого» здесь не видела, — отрезала горничная.

Я посмотрел на нее с ненавистью. Вот уж не понимаю, как она может кому-то понравиться, даже повару-французу. Не то чтобы она была страшна. Вовсе нет. В другое время, при более благоприятных обстоятельствах я бы даже нашел ее довольно-таки симпатичной. Но сейчас она казалась просто мегерой.

— Да, — признал я. — Вы действительно прежде меня не видели. Тем не менее я действительно друг семьи, проживающей в этом доме.

— А что же, если друг, в дверь, как положено, не позвонили?

— Не хотел причинять беспокойства.

— Какие ж тут беспокойства? Нам за это деньги платят, чтобы мы двери открывали, — возразила с достоинством горничная и тут же сделала абсолютно необоснованное заявление: — В жизни никогда его не видала.

Вот гадина!

— Послушайте, — озарило меня, — а ведь меня знает гробовщик.

— Это какой такой гробовщик?

— Ну тот, который прислуживал за столом, когда мы позавчера здесь ужинали.

— Ну-ка, быстро, прислуживал гробовщик за столом? — повернулся полицейский к горничной.

— Никакой гробовщик нигде не прислуживал, — ответила та.

— Да нет, он был просто похож на… а, черт, вспомнил! Это был бакалейщик!

— Прислуживал бакалейщик? — снова спросил надутый индюк в полицейском мундире. — Быстро!

— А хоть бы и прислуживал, — сказала горничная. Было видно, что она разочарована и обескуражена — словно тигрица, от которой ускользнула добыча. Вдруг она просветлела. — Да он мог и так узнать. Пошел по окрестностям да и разнюхал. Вот ведь гадина какая!

— Ваша фамилия как будет? — решительно спросил полицейский.

— Видите ли… с вашего разрешения, я бы не стал ее называть.

— Это ради Бога. Все равно в суде скажете.

Я застонал.

— Ну что, пошли, что ли?

— Да подождите же, я действительно друг хозяев. Стойте, я вспомнил! Слава Богу, вспомнил — в гостиной стоит моя фотография. То есть на которой — я.

— Ну если вы…

— Вот уж чего не видели, того не видели, — хмыкнув, сообщила горничная.

Боже, как я ее ненавидел!

— Потому и не видели, что халатно, наверное, убираетесь, — сурово предположил я. Что, съела?

— Еще чего! — фыркнула она высокомерно. — Не пристало горничной в гостиных убираться.

— Еще бы, — сказал я с горечью, — горничной пристало слоняться по саду, сидеть в засаде, любезничать с полицейскими. А в доме, наверное, работы непочатый край.

— Горничной пристало дверь гостям открывать. Которые через окна не лазят.

Я видел, что счет складывается явно не в мою пользу, и решил прибегнуть к тактике умиротворения.

— Уважаемая горничная, — начал я, — зачем нам с вами опускаться до вульгарных пререканий? Я просто сказал, что в гостиной находится мое изображение в виде фотографии, которую, наверное, очищают от пыли — какая разница кто? Каковая фотография и докажет вам, что я действительно являюсь старинным другом хозяев этого дома. Не так ли, констебль?

— Если она там есть, — проворчал полицейский.

— Конечно, есть, уверяю вас, есть!

— Ладно, сейчас пройдем и посмотрим.

— Вот это по-нашему, по-мужски, — просиял я.

Гостиная у них должна быть на втором этаже. Фотография там на столике у камина. Должна была бы там стоять. Но не стояла. Камин был на месте, столик тоже никуда не делся, а вот моей фотографии что-то было не видать. Фотография Бинго стояла. Фотография лорда Битлшема, дяди Бинго, тоже имелась в наличии. Снимок жены Бинго, снятой в три четверти с улыбкой, тонко играющей на губах, стоял там, где и стоял. А вот изображения вашего покорного слуги не было и в помине.

— Йо-хо-хо! — пропел полицейский.

— Да стояла она еще позавчера — вот на этом самом месте.

— Йо-хо-хо! Йо-хо-хо! — опять пропел полицейский —. словно солист в хоре пьяниц.

И тут мне в голову пришла спасительная идея — из тех, что рождаются раз в жизни.

— Кто вытирает здесь пыль? — спросил я горничную.

— Да уж не я, наверное.

— Я же не говорю, что вы. Я спросил, кто вытирает.

— Мэри, конечно. Уборщица.

— Точно! Я так и думал. Я знал это! Вы знаете, констебль, Мэри заслуженно пользуется славой самой халатной уборщицы Лондона — на нее отовсюду поступают жалобы! Вы понимаете, что произошло? Злополучная Мэри разбила на моей фотографии стекло и, не желая честно, по-мужски в этом признаться, спрятала фотографию куда подальше.

— Йо-хо-хо, — снова спел полицейский.

— Давайте спросим ее. Прямо сейчас и спросим.

— Иди спроси ее, — велел полицейский горничной и добавил: — Чтобы успокоился.

Горничная вышла из комнаты, наградив меня смертоносным взглядом. Мне даже показалось, что она пробормотала: «Йо-хо-хо». Наступило хрупкое затишье. Ретировавшись к двери, полицейский припечатал ее своей мощной спиной, я же стал мерить шагами комнату.