Том 7. Стихотворения - [7]

Вольные пути,

Труд освобождённый,

Жизнь не за стеною…

Как же мне уйти?

Долетают звуки,

Льётся воздух влажный,

Мысли, как и там, –

Я тюремной муки

Плач и вопль протяжный

Ветру передам.

«Я шел безнадёжной дорогой…»

Я шел безнадёжной дорогой,

Когда ещё день не погас.

Горел во мне думою строгой

Вечерний томительный час.

И вдруг декорацией плоской

Мне всё показалось тогда, –

Заря протянулась полоской,

И блёсткой блеснула звезда,

И небо завесой висело,

Помостом лежала земля, –

Но тайная сила кипела,

Кулисы порой шевеля.

Она лицемерно таилась,

И меж декораций порой,

Невидима миру, грозилась

Предвечною, дикою мглой.

«Дорогой скучно-длинною…»

Дорогой скучно-длинною,

Безрадостно-пустынною,

Она меня вела,

Печалями изранила,

И разум отуманила,

И волю отняла.

Послушен ей, медлительной,

На путь мой утомительный

Не жалуясь, молчу.

Найти дороги торные,

Весёлые, просторные,

И сам я не хочу.

Глаза мои дремотные

В виденья мимолётные

Безумно влюблены.

Несут мои мечтания

Святые предвещания

Великой тишины.

«Жаркое солнце по небу плывёт…»

Жаркое солнце по небу плывёт.

Ночи земля утомлённая ждёт.

В теле – истома, в душе – пустота,

Воля почила, и дремлет мечта.

Где моя гордость, где сила моя?

К низшим склоняюсь кругам бытия, –

Силе таинственной дух мой предав,

Жизнью, подобной томлению трав,

Тихо живу, и неведомо мне,

Что созревает в моей глубине.

«Для чего в этот пасмурный день…»

  Для чего в этот пасмурный день

  Вдохновенье венчало меня?

    Только смутная тень

  На душе от порочного дня.

И напрасно кипит напряжённо мечта, –

  Этот мир и суров, и нелеп:

  Он – немой и таинственный склеп,

Над могилой, где скрыта навек красота.

  Над могилой лампада горит, –

Но к чему мне её вопрошающий свет,

  Если каменным холодом плит

Умерщвлённый кумир мой бездушно одет?

«Не понимаю, отчего…»

Не понимаю, отчего

В природе мертвенной и скудной

Встаёт какой-то властью чудной

Единой жизни торжество.

Я вижу вечную природу

Под неизбежной властью сил, –

Но кто же в бытие вложил

И вдохновенье, и свободу?

И в этот краткий срок земной,

Из вещества сложась земного,

Как мог обресть я мысль и слово,

И мир создать себе живой?

Окрест меня всё жизнью дышит,

В моей реке шумит волна,

И для меня в полях весна

Благоухания колышет.

Но не понять мне, отчего

В природе мёртвенной и скудной

Воссоздаётся властью чудной

Духовной жизни торжество.

«Царевной мудрой Ариадной…»

Царевной мудрой Ариадной

Царевич доблестный Тезей

Спасён от смерти безотрадной

Среди запутанных путей:

К его одежде привязала

Она спасительную нить, –

Перед героем смерть стояла,

Но не могла его пленить,

И, победитель Минотавра,

Свивая нить, умел найти

Тезей к венцу из роз и лавра

Прямые, верные пути.

А я – в тиши, во тьме блуждаю,

И в лабиринте изнемог.

И уж давно не понимаю

Моих обманчивых дорог.

Всё жду томительно: устанет

Судьба надежды хоронить,

Хоть перед смертью мне протянет

Путеводительную нить, –

И вновь я выйду на свободу,

Под небом ясным умереть

И, умирая, на природу

Глазами ясными смотреть.

«Что дорого сердцу и мило…»

Что дорого сердцу и мило,

Ревнивое солнце сокрыло

Блестящею ризой своей

  От слабых очей.

В блаженном безмолвии ночи

К звездам ли подымутся очи, –

Отраден их трепетный свет,

  Но правды в нём нет.

Сойду ли в подземные ходы,

Под мшистые, древние своды,

Является что-то и там

  Пугливым очам.

Напрасно и очи закрою, –

Виденья встают предо мною,

И даже глубокие сны

  Видений полны.

Явленья меня обступили,

И взор мой лучи ослепили,

Я мрака напрасно ищу

  И тайно грущу.

«Больному сердцу любо…»

Больному сердцу любо

Строй жизни порицать.

Всё тело хочет грубо

Мне солнце пронизать,

Луна не обратилась

В алтарную свечу,

И всё навек сложилось

Не так, как я хочу.

Кто дал мне это тело

И с ним так мало сил,

И жаждой без предела

Всю жизнь меня томил?

Кто дал мне землю, воды,

Огонь и небеса,

И не дал мне свободы,

И отнял чудеса?

На прахе охладелом

Былого бытия

Природою и телом

Томлюсь безумно я.

«Кругом обставшие меня…»

Кругом обставшие меня

Всегда безмолвные предметы,

Лучами тайного огня

Вы осиянны и согреты.

Безумно-радостной мечтой

Себя пред вами забавляю, –

За вашей грубой пеленой

Нездешний мир я различаю.

От места к месту я иду,

Природу строго испытую,

И сокровенного всё жду,

И с тем, что явлено, враждую.

Вовек, быть может, обрести

Предвечной тайны не сумею,

Но к ней ведущие пути

Я не исследовать не смею.

Иду в пустынные места,

Где жизнь всё та же, что и прежде,

И шуму каждого листа

Внимаю в трепетной надежде.

К закату дня устав искать,

Не находя моей святыни,

Спешу в мечтаниях создать

Черты таящейся богини.

Какой-то давний, вещий сон

Припоминаю слабо, смутно:

Вот, вот маячит в сердце он, –

И погасает поминутно…

Или надежды устремлять

К тебе, таинственно грядущей,

К тебе, святую благодать

Успокоения несущей?

И только ты в заветный срок,

Определив конец дорогам,

Меня поставишь на порог

Перед неведомым чертогом?

«Злое земное томленье…»

Злое земное томленье,

Злое земное житьё,

Божье ли ты сновиденье,

  Или ничьё?

В нашем, в ином ли твореньи

К истине есть ли пути,

Или в бесплодном томленьи

  Надо идти?

Чьим же творящим хотеньем

Неразделимо слита

С неутомимым стремленьем

  Мира тщета?

«Полуночная жизнь расцвела…»

Полуночная жизнь расцвела.

На столе заалели цветы.

Я ль виновник твоей красоты,

Иль собою ты так весела?