Мать. Что это лекторы все такие нежные? «Нервный подъем»! «Реакция»! Хорош гусь!
Таня с испугом смотрит на мать.
(Рассматривая гуся.) Гусь, говорю, хорош. Кило два одного жира.
Бабушка(тихо поет). «Как в субботу, в день ненастный…»
Таня. Тсс!
Бабушка. Молчу, молчу.
Мать. Что ж… Пойдем в таком разе в кухню, поскольку теперь свобода передвижения. Н-да-с! Не одобряю. (Уходит.)
Явление XVI
Без матери.
Бабушка. Что ж, и с лектором жить можно. Лишь бы непьющий.
Таня. Бабушка, у тебя есть деньги? Я знаю, ты от пенсии откладываешь.
Бабушка. Ага! Пришла коза до воза и сказала: «Мэ». Ишь ты какая! Профершпилила получку, а теперь к бабушке. Небось знаешь, что у старухи в сундучке деньжата водятся! Ну ладно! Сказывай, сколько тебе надо?
Таня. Четыреста тридцать пять рублей.
Бабушка. Чего это? Сколько? Я не слышу!
Таня. Четыреста тридцать пять.
Бабушка. Христос с тобой! Христос с тобой! Что ты, что ты! Да я и в глаза никогда таких сумм не видела. Что ты! Я думала, тебе рублей восемь — десять. Четыреста тридцать пять!! (Долго смеется, утирая рукавом слезы.) Ох, Танька! Четыреста тридцать пять! Ох, не смеши ты меня, Христа ради, а то я помру. Четыреста тридцать пять! Ох… ох…
Таня. Что ж ты смеешься, бабушка?
Бабушка. Да, милая… да если меня целиком продать, со всем моим барахлом и потрохами, то больше, чем рублей сорок восемь, не выручишь. Верно! А ты говоришь — четыреста тридцать пять. Ну и насмешила! Вот озорная! (Смеется.)
Таня. Бабушка! Ты не смейся. Мне очень нужно. Я пропасть могу.
Бабушка(испуганно). Что ты! Что ты! Танька!.. Вот тебе святой, истинный крест. Двенадцать рублей всех моих дивидендов. Святой крест! Двенадцать рублей кровных. От пенсии откладывала. Да еще шесть пятьдесят мне Потаповна, Морозовская, должна. Она давеча на сметану брала. Да на что тебе столько денег? Что случилось?
Таня. Не спрашивай.
Явление XVII
Входит мать.
Мать. Хорош гусь! Нет, вы обратите внимание, товарищи: он меня просто умиляет! (Рассматривает гуся.)
Таня. Мама… Мама… (Рыдает.) Я пропала!
Мать. Что такое?
Таня(рыдает, ничего не может сказать). М… ма…
Мать. Что? Что?
Таня. Я потратила общественные деньги.
Мать. Сколько?
Таня. Четыреста тридцать пять рублей. Если завтра утром не внесу — крышка!
Мать. Ты?
Таня. Я сама не понимаю. Я — нечаянно. Честное слово! Абсолютно нечаянно. Я собирала на ширпотреб. И должна была внести в кооперацию. И у меня еще были свои. И я не внесла. И все перепуталось, свои деньги и общественные деньги. Одним словом, я стала покупать. И все так дорого… Я думала, Ваня получит — и тогда все уладится… Почему ты ничего не говоришь? Мать! Говори что-нибудь. Не молчи. Ради бога, только не молчи. Ну, стукни меня, стукни, мать!
Мать. Ты растратила общественные, трудовые деньги?!
Таня. Мамочка… Завтра вопрос стоит у нас на бюро ячейки. Будет общественный суд. Я пропала!..
Мать. Дочь старого члена партии Евдокии Резчиковой и героя гражданской войны, расстрелянного колчаковцами уральского рабочего товарища Резчикова, член ленинского комсомола, Татьяна Резчикова — воровка?!
Таня. Я не воровка. Нет, нет! Что угодно, но только не воровка! Мать!.. Спаси меня! Я больше никогда не сделаю, никогда!
Мать. Пальцем не пошевельну.
Таня. Мамочка!.. Четыреста тридцать пять рублей… Пойми! Всего четыреста тридцать пять рублей!
Мать. Всего четыреста тридцать пять рублей! Как ты легко швыряешься трудовыми деньгами! Всего! Да если не четыреста тридцать пять, а пять копеек… всего пять копеек… Понимаешь: пять копеек!
Таня. Меня будут судить. И все придут! И все будут показывать на меня пальцем. Весь завод! Конец! Это конец. Ой, пойми! Конец…
Мать. Правильно! Пусть тебя судит весь пролетариат завода. И пусть тебя вышвырнут из ленинского комсомола и дадут десять лет, чтоб другим неповадно было воровать трудовые деньги!
Таня. Десять лет!
Мать. Мало десять лет! Мало! Я б тебя… Я б тебя собственной рукой… Танька! Дочь! Дура! Что ж ты натворила? Что ты наделала? Такие деньги?! Легко сказать… У меня ни копейки. Ни одной копейки! Я за два месяца вперед позабирала… Может быть, продать что-нибудь? Пальто… За него ничего не дадут. Видишь — какое. Один только вид, что подкладка, и ваты ничего нет. Еле держится. И ничего больше нет!
Таня. Я еще раз… Ване скажу…
Мать. Не сметь! Не сметь! Слышишь? Да я со стыда сгорю перед чужим человеком. Ох, дура! Погоди… Может быть, у соседей… у товарищей… Пойду… Пойду по квартирам. По квартирам пойду. По десятке. По пятерке. Не ради тебя! Не ради тебя, дуры, имей в виду! Ради честного имени пролетария Резчикова. Ради светлой памяти отца твоего пойду. Мать, где мой платок?
Бабушка. Где там! Ох, где там! Во всем доме ни у кого больше трех рублей не найдешь фактически. Все поистратились совершенно. К нам занимать ходят. Легко сказать! Ах, боже мой, грех-то какой! Происшествие какое!
Мать(Тане). Сиди.
Мать и бабушка уходят.
Явление XVIII
Таня одна. Ее трясет озноб. Большая пауза.
Явление XIX
Входит Завьялов.
Завьялов. Ну, что, Танюха? Чего ты такая кислая? Ну, здравствуй! Давай мириться. Хочешь, я тебя поцелую нежненько-нежненько? Впрочем, я уже тебя, кажется, сегодня целовал нежненько-нежненько. Ну, это не важно. Фантастическая рассеянность. Почему у тебя глаза красные? Что такое? В чем дело? Слезы? Ты меня извини, но вот это уж совсем не остроумно и становится скучным.
