Том 7. Натаска Ромки. Глаза земли - [27]

Первый выстрел мой. Мы условились: кто кого обстреляет, тому на сутки переходит печать Берендея. И когда мы такую говорим ерунду, вдруг с этой вязкой тропы, в районе, где не бывает бекасов, срывается один. Наши ружья еще за плечами и собаки на веревочках. Мы спускаем Кенту, и она сейчас же ведет вязкой тропой по второму бекасу. Тут любопытно отметить, как стремятся ночью бекасы на грязь: не пропустили даже узенькую, растоптанную тропинку. Я слыхал, что здешние деревенские охотники, не умеющие стрелять влет, раздирают болото, делают грязь, и в кусту ждут, когда бекасы прилетят на это место.

Я промахнулся. В момент выстрела Петя уложил Ромку легким ударом плети. Потом Петя промахнулся, и я уложил Ромку. И так пошло, вначале мы оба плохо стреляли бекасов. Кстати, с бекасами что-то неладное. Очень возможно, что шесть утра слишком позднее время, во многих местах бекасы, много набродив, перелетели на свою дневку, и Кента мучилась в наброде попусту. Мы нашли их немного. В дупелином болоте, таком спелом, что нога даже в большую кочку проваливалась, мы нашли только одного молодого дупеля, которого Петя убил. Перейдя с этого болота на Ясниковское, вытурив коростелей, мы нашли его молодого, совершенно черного, как негра, цыпленка с куриным клювом и довольно злыми черными глазами. Потом мы обошли ту полосу, где в прошлую охоту с Яловецким нашли дупеленка, и когда через две полосы от него вылетел дупель, я решил, что это не тот, и выстрелил. Мы привязали Кенту и выслали искать Ромку. Он его нашел без стойки; подстреленный в крыло, он прыгнул возле самого носа собаки, и Ромка по нашему приказанию не только не бросился за ним, а лег. Потом мы долго его держали на стойке. Вскоре вылетел другой дупель, которого, по счастью, мы не успели стрельнуть. Затем вылетело маленькое существо, принятое мною за гаршнепа. Я промахнулся в него, потому что он очень маленький, а ружье мое даже на значительном расстоянии бьет очень кучно, вблизи – пулей. Удивленный промахом, я сел отдохнуть и уложил Кенту. У Пети застрял патрон, и он пошел в кусты вырезать себе шомпол. Прошло значительное время, когда я обратил внимание на странную позу Кенты: она лежала, уставив нос в кочку. Ведь не меньше пятнадцати – двадцати минут прошло, когда я наконец обратил внимание на ее позу, догадался и вытащил из-под ее лап дупеленка, который полетел совершенно так же, как и первый, принятый мной за гаршнепа. Кента перевела нос к другой кочке, под которой стоял Ромка, и какая же уморительная у него сделалась рожа, когда из-под его пуза, между передними лапами, минуя его бегемотную пасть, пролетел дупеленок!

Очевидно, эта поляна с высокой травой и ивовыми кустами по сторонам была местом гнездования не одного дупелиного выводка, очень возможно, что и убитый мной был одним из родителей. Мы поспешили оставить это опасное место и зареклись надолго в него не ходить.

На Ясниковском болоте, усталые от жары, мы заговорились, и Кента, наверное, тоже усталая и ожаревшая, забыла о нас и удалилась на огромное расстояние. Мы заметили ее там далеко, подводящей к бекасу. И вот, наверно, когда бекас ей пахнул отчетливо, она вспомнила о нас и оглянулась. Как мы далеко! Я послал Петю подходить медленно, чтобы Кента не успокоилась и не рассчитывала на его скорый приход. А Кента, заметив медленное приближение и спасая себя от искушения, совсем отвернулась от своей цели и просто ждала и ждала. Только уже когда Петя был от нее совсем близко, она продолжала подводку.

Бекас вылетел от (него) шагах в пятидесяти, и Петя его отлично убил. Вот Ярик, он тоже долго ждет на стойке, но как-то сам по себе. А Кента ведь сознательно сотрудничает. Едва ли когда-нибудь я наживу себе другую такую собаку, и даже думаю, едва ли много есть на свете таких разумных собак! Маленькая Нерль, совершенно похожая всем на Кенту, подает мне большую надежду, но уцелеет ли она от чумы? Я буду плакать о ней.

На краю болота в сухих кочках Кента подобралась к дупелю, но он полетел так низко, что, опасаясь за Кенту, я не выстрелил, и он полетел за речку. Тут же нашелся другой дупель.

Ромка опять не сделал стойки, но не погнался за дупелем и по приказанию лег. Обстрел с последующим приказанием лечь, подтвержденный часто ударами плети, совершенно покорил этого могучего, но послушного сотрудника.

Перейдя через речку, мы скоро нашли улетевшего с болота дупеля, и я его чисто убил. Наша добыча была невелика, но приятна: три моих дупеля и у Пети дупель и бекас. Охота кончилась, и печать Берендея по уговору переходит ко мне. Но выстрел оставался за Петей. Так как болото около нашего дома было пусто, я пустил вместе с Кентой и Ромку. Долго привязанный, измученный нравственными муками при постоянном созерцании подводки и стоек матери, он ринулся в бег, но скоро от жары выпустил свой огромный язык, цветом похожий на пастилу, устал, и я взял его поиск в руки грозным приказанием: «Убери пастилу». Не было никакой надежды на дичь, но вдруг Ромка растянулся на ходу и довольно нелепо, на карачках, стал подводить. Потом вылетел бекас, и вот это было отлично, что Петя его убил. Мы послали Ромку искать своего бекаса, он далеко почуял и сделал свою столь картинную стойку. Так чудесно закончился обстрел Ромки, и явилась возможность даже с ним одним идти на охоту: пусть он иногда будет и стуривать бекасов, но все равно же их можно бить и так приучать на практике Ромку к осторожной, разумной подводке. Самое главное, что он абсолютно послушен и стрелять можно, не опасаясь, что он побежит. Шестая убитая птица поравняла нас с Кентой, и, таким образом, печать Берендея осталась на кочке.