Том 7. Гидеон Плениш. Статьи - [4]

Но раньше всего, разумеется, надо подумать не о своей блестящей карьере, а о той пользе, которую можно было бы принести.

Прежде чем оборвался свисток, он успел построить в каждом американском поселке больницу из мрамора и стекла, насадить христианство в Китае, навсегда прекратить войны с помощью арбитражных судов и дать женщинам право голоса, тем заслужив их глубокую благодарность. Тут он вспомнил студенточку в облегающей блузке, которая повстречалась ему у библиотеки, и сразу забыл о своих монарших милостях.

2

Первое заседание Социалистической Лиги Адельбертского колледжа при участии всех пяти ее членов состоялось в конюшне у Хэтча. Все понимали, что было бы опасно устроить собрание в разлагающей обстановке общежития Тигровой Головы, где Гид Плениш, недавно принятый в это братство, имел в своем распоряжении кровать, стол, два стула и портрет Лонгфелло.

Дело происходило 20 сентября 1910 года, и колледж уже две недели, как возобновил свою бешеную погоню ва культурой. В те времена учебный год в Адельберте начинался на первой неделе сентября, и о царившей в колледже первозданной патриархальности можно судить по тому, что студенты приезжали туда поездом, а не в собственных автомобилях.

Пятеро социалистов, задавшись высокой целью спасти мир, отказались от топания ногами на лекциях и прочих ребячеств, по общему мнению, свойственных первокурсникам. Они сидели вокруг стола на двух стульях и трех ящиках: Хэтч, Гид, юный Фрэнсис Тайн, собиравшийся идти в священники, сурового вида студент постарше, в прошлом профсоюзный организатор, и Дэвид Трауб, красивый, корректный юноша из Нью-Йорка, предшественник тех искренних и, пожалуй, отважных людей, которые впоследствии, не выдержав бесконечных обсуждений расового вопроса, целым караваном покинули Нью-Йорк и эмигрировали, подобно своим предкам.

Фрэнсис Тайн был худенький серьезный мальчик с большой головой и бесцветными жидкими волосами. Он предложил, чтобы члены Лиги называли друг друга «товарищ», но из этого ничего не вышло. Гида и Хэтча до сих пор бросало в дрожь при воспоминании о елейном обращении «брат» в устах громогласных евангелических пасторов.

Гид окинул всех взглядом прирожденного председателя. Вероятно, он еще в царстве неродившихся душ председательствовал на заседаниях Младо-Херувимской Ассоциации по борьбе с противозачаточными мерами. Он бодро сказал:

— Что-то я не вижу среди нас девушек. А нужно бы, по нашим-то временам.

— Вздор! — сказал бывший профсоюзный организатор, крепкого сложения человек, которого звали Лу Клок.

— Почему? — спросил Фрэнсис.

Клок пробурчал:

— Женщины очень полезны в левых движениях, когда выступают на заводских митингах и надписывают адреса на конвертах, но допусти их к руководству — и кончено: займутся красными галстуками и загородными пикниками, вместо того чтобы добиваться повышения заработной платы.

— Постой, постой! — перебил его Гид примирительно-фамильярным тоном профессионального председателя. — Сейчас не 1890 год! Нет, Лу, сейчас 1910 год!' Революция уже победила, осталось только доделать кое — какие мелочи. Бои кончились, теперь возможны разве демонстрации протеста, и мыслящие люди все признают, что женщина ровня мужчине… почти.

— Вздор, — сказал Лу.

— Ну ладно, пока оставим это. Фрэнк Тайн — товарищ Тайн — наметил, что, по его мнению, нам следует предпринять, и я предлагаю его выслушать.

Хэтч Хьюит заметил:

— А кстати, нам, пожалуй, следовало бы избрать председателя.

Гид был глубоко уязвлен: ему и в голову не приходило, что председателем может быть кто-нибудь, кроме Гидеона Плениша. Его престиж, завоеванный с таким трудом, уже берут под сомнение, и кто же? Единственный человек, которому он столько лет доверял как другу и стороннику. Кто-то-кажется, Лу Клок-язвительно хмыкнул, и до конца жизни Гид, как бы смело и страстно он ни выступал перед заведомо враждебной аудиторией, всегда чувствовал слабость в коленях, если в публике раздавались смешки.

— Не дури, Хьюит, — оборвал Дэвид Трауб. — Конечно, председатель — Плениш. Или, может быть, тебе самому хочется?

— Нет, нет, что ты!

— Ну, значит, это дело решенное.

Гид торжествовал. Он отдал команду.

— Валяй, Фрэнк, выкладывай свой план.

Фрэнсис Тайн достал из кармана пачку густо исписанных карточек. Настала великая минута его жизни. Годами, еще в воскресной школе, в деревушке, где верхом свободомыслия считалось мнение, что женщинам позволительно работать сельскими почтальонами, он мечтал об этом часе, когда он пойдет рука об руку с отчаянно смелыми, талантливыми друзьями. Он поднял глаза, и в них было столько собачьей преданности, что нежное сердце Гида растаяло, и он почувствовал, что хоть сейчас готов идти с Фрэнсисом строить баррикаду, лишь бы успеть построить ее до ужина.

— Так вот, все это очень разумно и просто, — сказал Фрэнсис, — но я думаю, что привилегированные классы будут возражать против моей программы. Прежде всего, разумеется, правительство должно реквизировать все шахты, гидростанции, пахотные земли и все промышленные предприятия, где занято больше ста рабочих.

Никто как будто не нахмурился, а новообращенный коллективист Гидеон Плениш — тот даже просиял.