Том 7. Гидеон Плениш. Статьи - [107]

Все зааплодировали, кроме мистера Джонсона из Миннеаполиса, который спросил:

— А на какой предмет?

Генерал Гонг зашипел на него:

— Ш-ш!

Шерри продолжал:

— Первый пункт на повестке дня-доклад Комиссии по Определению Значения Слова «Демократия» для Целей Пропаганды, работавшей под высококвалифицированным председательством мистера Отиса Кэнэри. Ну-ка, От, валяй, докладывай.

В свое время мистер Отис Кэнэри тоже подвизался в качестве одного из мардуковских молодчиков; и он носил серые брюки-гольф и изъяснялся жаргоном доброго малого; но теперь это был вольный стрелок, поэт и эссеист. Выражение его узкого, длинного, открытого лица было по-прежнему ясным и приветливым, как у Шерри Белдена, но в манерах появилось нечто жреческое.

— Уважаемый председатель, леди и джентльмены, — начал мистер Кэнэри, не оставляя никаких сомнений в том, к кому он обращается. — Прежде чем довести до вашего сведения принятую нами формулировку, я хотел бы выразить благодарность своим коллегам по комиссии: миссис Хомуорд и…

Уинифрид сорвалась с цепи:

— Ну что вы, я же совсем ничего не делала. Понимаете, я все время была так занята в связи с информацией, которую я получила от одних друзей, которые давно живут в Японии и потому очень хорошо разбираются в истинных намерениях японцев, которые действительно хотят только мира и больше ничего…

— Простите! — сказал мистер Кэнэри (это следовало понимать, как «заткнитесь»). — Одну минутку, миссис Хомуорд. Итак, я хотел бы выразить благодарность моим друзьям и сотрудникам, миссис Хомуорд и…

ПРОСТИТЕ. МИССИС ХОМУОРД, од-ну минутку… профессору Кэмпиону, мистеру Джаленаку и мистеру Гилрою за их неустанные труды по выполнению возложеннои на них титаническои задачи — дать точное определение понятия Демократии, научное фундаментальное определение, которым в какой-то степени могли бы руководствоваться все деятели в области идеологии на ближайшие сто лет. Мы работали над этим как черти, не зная отдыха, по десять — двенадцать часов в день, сходились в пять, выпивали по коктейлю и сразу же принимались долбить до полуночи, а то и позже. В своем окончательном виде — а мы наконец выработали формулировку…

— Отлично, послушаем! — сказал мистер Джонсон.

— В своем окончательном виде принятое нами определение звучит так: Демократия не есть рабская, стандартная форма, при которой индивидуальность и свободная инициатива подавляются требованиями обязательного абсолютного равенства имущественных и социальных благ. Это скорей живописный горный ландшафт, чем плоская равнина. Это скорей образ жизни, чем образ правления. Это скорей религиозная мечта, чем дерзкое утверждение, будто конечная мудрость обитает не в божестве, а в человеке, ибо она смело утверждает, что мы должны признать все различия расы, верований и цвета кожи, которые всемогущему угодно было создать. Вот! — Мистер Кэнэри издал смущенный, но радостный смешок. — Вот вам определение Демократии.

— Где? — спросил мистер Джонсон.

Председатель Белден не то чтобы игнорировал реплику мистера Джонсона, но молча окинул его уничтожающим взглядом и затем воскликнул:

— Черт возьми, От! Это лучший образец лирической прозы и в то же время самый трогательный, возвышенный и серьезный пример прямой и глубокой мысли, какой я слышал со времен Геттисбергской речи Линкольна! Джентльмены и леди, дети мои, надо, чтобы кто-нибудь предложил резолюцию, выражающую нашу глубокую признательность мистеру Кэнэри и всей его комиссии за выработку этого волнующего определения, полковнику Мардуку за финансирование обедов в период работ комиссии и доктору Пленишу за его неутомимую деятельность по проверке, перепроверке и переперепроверке всех прочих существующих определений.

Кто просит слова для предложения? Мистер… э-э… Джонсон, если я не ошибаюсь?

— Вы не ошибаетесь. — Мистер Джонсон поднялся со своего места, спокойный и внушительный. — Слушайте, Белден. Я не хотел бы ставить вам палки в колеса, но я приехал сюда, на Восток, в надежде встретить людей, которые не саморекламой занимаются, а честно хотят организовать всех доброжелательных граждан, чтоб оказать поддержку правительству и растормошить избирателей. Я рассчитывал, что вы тут не глупей хотя бы средней школьной футбольной команды.

В холле зазвонил телефон, и доктор Плениш с недовольной гримасой вышел из зала, а мистер Джонсон тем временем не унимался:

— И что же я тут застаю? Десяток мышиных жеребчиков и двух дам с хорошо подвешенными язычками, которые сидят и переливают из пустого в порожнее да рассыпаются в комплиментах друг другу, останавливаясь лишь для того, чтобы покланяться Чарли Мардуку, своему настоящему хозяину, или же деликатно посмеяться над нами, простачками из провинции…

Поднялся было ропот негодования, но сразу стих, потому что в комнату ввалился доктор Плениш и, отдуваясь, выкрикнул:

— Звонила моя жена: важное известие — японцы бомбили наш флот на Гавайях — война!

Все разом залопотали о том, что необходимо бежать, взять в свои руки заботу о стране, и все воинственно схватились — если не за винтовки, то за портфели.

У доктора Плениша было смутно на душе, когда он звонил по телефону полковнику Мардуку, на его ферму в округе Датчес, чтобы сообщить потрясающую новость, но полковник принял ее восторженно.