Том 7. Дядя Динамит и другие - [36]

Бидж принес их не скоро.

— Простите, что так долго, — сказал он. — Меня задержал у телефона полковник Фэншоу.

— А миссис Фэншоу у них есть?

— Насколько я знаю, да.

— Непременно зайдет, сегодня — их день. Чего же он хочет?

— Спрашивал милорда, но я не мог его найти.

— Он вышел погулять.

— Да, сэр? Не знал. Полковник Фэншоу просил его приехать завтра в Марлинг-холл как мирового судью. Они поймали грабителя у черного хода и заперли в погребе.

Монокль упал во второй раз за этот вечер. Чего-чего, но такого Галли не ждал, тут перебор даже для Кларенса.

— Это не грабитель, — сказал несчастный. — Это Кларенс, девятый граф Эмсвортский.

— Сэр!

— Уверяю вас. Я послал его в Марлинг-холл с секретной миссией. Какой погреб, винный?

— Угольный, сэр.

— Мы должны его вызволить. Минуточку, минуточку… Обычный человек думал бы долго, хмуря брови, скребя в затылке и перебирая пальцами; обычный — но не Галли.

— Бидж! — воскликнул он.

— Да, сэр?

— Идите ко мне, откройте шкаф и возьмите с той полки, где платки, баночку с таблетками. Принесите, естественно.

— Сейчас, сэр. Эта, сэр? — вернувшись, спросил он.

— Да, эта. Теперь — необходимые сведения. Вы знакомы с дворецким из Марлинг-холла?

— Конечно, сэр.

— Значит, он не удивится, если вы зайдете?

— Скорее, нет, сэр. Я часто бываю у него.

— И он вас угощает?

— Сэр?

— Выпиваете бокальчик-другой?

— О да, сэр!

— Тогда все ясно. Видите эти таблетки, Бидж? Они называются «Микки Финн». Слышали?

— Нет, сэр.

— Снотворное. Распространено в Соединенных Штатах. Когда я там был, один мой друг был поражен, что я не держу их. До сих пор не было случая их использовать, но сейчас — самое время. Вы поняли меня, Бидж?

— Нет, сэр.

— Бросаете штучку в бокал своего приятеля, и он никнет, как усталая лилия. Вы идете в погреб, освобождаете графа и ведете домой.

— Мистер Галахад!

— Что такое?

— Я не могу…

— Какое легкомыслие! Если мы не вытащим Кларенса, он погиб. Его опозорят, и ничто…

— Да, конечно, сэр, но я…

— И еще: он отблагодарит вас. Верблюды, обезьяны, павлины, слоновая кость прибудут в Бландинг.

Оба подбородка перестали дрожать. Бидж выпрямился и сверкнул глазами, как и советовал Генрих V.

— Вы обижаете меня, сэр! — сказал он. — Я иду.

Галли вернулся к кроссворду. Удостоверяясь, что автор страдает размягчением мозгов, и задремав было над «7 по горизонтали», он услышал пыхтенье Биджа. Вид у дворецкого был такой, какой бывает после тяжких духовных испытаний.

— Ну, как? — спросил Галли. — Все в порядке?

— Да, мистер Галахад.

— Ваш лорд на свободе?

— Да, мистер Галахад.

— Молодец. Где он?

— В ванне, мистер Галахад.

— Что же, идите спать, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сэр.

Через несколько минут, посвященных «12-ти по вертикали», Галли с удивлением увидел сестру свою, Констанс.

— Привет, Конни, — сказал он. — Ты умеешь решать кроссворды?

Леди Констанс не воскликнула: «Да ну их к черту!», но только по своей воспитанности. Ею владел именно тот царственный гнев, который обращал лорда Эмсворта в виноватое желе.

— Галахад, — спросила она, — ты не видел Биджа?

— Да, только что. А в чем дело?

— Я звоню ему полчаса! Он совершенно отбился от рук!

— Кларенс говорил мне, что ты так думаешь. Хочешь его уволить?

— Да!

— Я бы не советовал,

— Что ты имеешь в виду?

— Разреши рассказать одну любопытную историю.

— Не говори глупостей! Нет, ты еще глупей Кларенса!

— История эта, — продолжал он, — о феодальной верности. Бидж…

— Ты напился?

— Я бы с радостью выпил за его здоровье. Так вот…

И он рассказал все, со вкусом, с подробностями, не обращая внимания на то, что леди Констанс становится мертвенно-бледной и дышит так, что ею бы заинтересовался любой специалист по легочным болезням.

— Ну, вот, — закончил он. — Если ты не умилилась и не восхитилась, ты все же поняла, что выгонять его — чистое безумие. Он разнесет сплетни по всему графству, и ты ему не помешаешь. Я бы на твоем месте немного подумал.

И он с удовольствием взглянул на развалины прекрасной леди. Судя по всему, она подумала.

II. Еще о лорде Икенхеме

Дядя Фред посещает свои угодья

Чтобы попить после ленча кофе в тишине и в мире, один Трутень повел приятеля в клуб, а там — в ту комнату, где можно курить, но реже бывают люди. В другой, побольше, пояснил он, беседы поражают блеском, но не так спокойны.

Гость его понял.

— Молодость!

— Она самая.

— Жеребята на лугу.

— Они.

— Но не все.

— Pardon?

Гость указал Трутню на молодого человека, только что появившегося в дверях. Глаза у него сверкали, изо рта торчал пустой мундштук; словом, если у него была душа, на ней лежала какая-то тяжесть. Когда наш первый Трутень его окликнул и пригласит подойти, он покачал головой, а там — исчез, словно грек, которого преследуют мойры.

— Ах, Мартышка, Мартышка!., — вздохнул Трутень.

— Мартышка?

— Да. Твистлтон. Страдает из-за дяди.

— Неужели умер?

— Куда там! Приезжает в Лондон.

— И он страдает?

— А как же! После всего, что было…

— Что же было?

— Ах!..

— Так что же было?

— Не спрашивайте!

— А я спрошу.

— Тогда я отвечу.

— Старый добрый Мартышка, — сказал Трутень, — часто говорил со мной о своем дяде, и если в глазах у него не стояли слезы, я просто не знаю, где им стоять. Граф Икенхемский живет круглый год в деревне, но иногда ему удается сбежать в Лондон. Там он направляется в Олбени, к племяннику, и подвергает его невыносимым пыткам. Дядя этот, переваливший на седьмой десяток, обретает в столице свой настоящий возраст (22 года). Не знаю, встречалось ли вам слово «эксцессы», но именно оно приходит в голову.