Том 6. Жизнь и приключения Николаса Никльби - [24]

— Мисс Питоукер,— подсказал Николас.

— О, так это от нее? — сказал мистер Кенуигс.— О боже, ну, конечно! Миссис Кенуигс рада будет услышать о ней. Генриетта Питоукер, а? Как странно все складывается! Вдруг вы встречаете ее в провинции! Ну-ну!

Услышав имя старой приятельницы, четыре мисс Кенуигс собрались вокруг Николаса, широко раскрыв глаза и рты, чтобы лучше слышать. Мистер Кенуигс тоже как будто любопытствовал, но был совершенно безмятежен, никаких подозрений у него не мелькало.

— Это поручение касается семейных дел,— нерешительно сказал Николас.

— О, это не имеет значения,— сказал Кенуигс, взглянув на мистера Ломби, который, опрометчиво взяв на свое попечение маленького Лиливика, обнаружил, что никто не расположен освободить его от этой драгоценной обузы.— Здесь все друзья.

Николас раза два кашлянул и как будто затруднялся приступить к делу.

— Генриетта Питоукер в Портсмуте,— заметил мистер Кенуигс.

— Да,— сказал Николас.— И мистер Лиливик там.

Мистер Кенуигс побледнел, но оправился и сказал, что и это тоже странное совпадение.

— Поручение от него,— сказал Николас.

Мистер Кенуигс, казалось, ожил. Мистер Лиливик знал, что племянница находится в деликатном положении, и несомненно просил передать, чтобы ему сообщили все подробности. Это было очень любезно с его стороны и так на него похоже!

— Он просил меня передать его нежнейший привет,— сказал Николас.

— Уверяю вас, я чрезвычайно ему признателен. Вашему двоюродному дедушке Лиливику, дорогие мои,— вставил мистер Кенуигс, снисходительно давая объяснение детям.

— Его нежнейший привет,— повторил Николас.— И передал, что писать ему было некогда, но что он женился на мисс Питоукер.

Мистер Кенуигс, выпучив глаза, сорвался с места, схватил свою вторую дочь за льняную косичку и закрыл лицо носовым платком. Морлина, вся оцепенев, упала в детское креслице, как падала на ее глазах в обморок ее мать, а две другие маленькие Кенуигс в испуге завизжали.

— Дети мои, мои обманутые, одураченные малютки! — завопил мистер Кенуигс, с такой силой дернув в неистовстве своем вторую дочь за льняную косичку, что та приподнялась на цыпочки и несколько секунд простояла в такой позе.— Злодей, осел, предатель!

— Черт бы побрал этого человека! — крикнула сиделка, сердито оглянувшись.— Чего ради он поднимает здесь такой шум?

— Молчать, женщина! — свирепо сказал мистер Кенуигс.

— Не хочу я молчать,— возразила сиделка.— Замолчите сами, несчастный! Или у вас нет никаких чувств к вашему младенцу?

— Никаких! — ответил мистер Кенуигс.

— Какой стыд! — заявила сиделка!—Уф! Изверг!

— Пусть он умрет! — вскричал мистер Кенуигс, обуянный гневом.— Пусть умрет! Никаких видов на наследство у него нет! Нам здесь младенцы не нужны,— безрассудно сказал мистер Кенуигс.— Унесите их, унесите их в приют для подкидышей!

С такими ужасными словами мистер Кенуигс сел на стул и бросил вызов сиделке, которая поспешила в смежную комнату и, вернувшись с вереницей матрон, заявила, что мистер Кенуигс говорит кощунственно о своей семье и что у него, должно быть, буйное помешательство.

Внешний вид мистера Кенуигса несомненно свидетельствовал не в его пользу, ибо от усилий разглагольствовать с таким жаром и в то же время таким тоном, чтобы его сетования не коснулись слуха миссис Кенуигс, лицо у него почернело. Помимо сего, волнение, вызванное событием, и чрезмерное потребление крепких возбуждающих напитков в ознаменование этого события привели к тому, что физиономия мистера Кенуигса чрезвычайно раздулась и опухла. Но когда Николас и доктор, которые сначала оставались безучастными, весьма сомневаясь в том, чтобы мистер Кенуигс мог говорить всерьез, вмешались и объяснили непосредственную причину его состояния, негодование матрон сменилось жалостью, и они с большим чувством стали умолять его, чтобы он успокоился и лег спать.

— Внимание, внимание, какое я оказывал этому человеку! — сказал мистер Кенуигс, озираясь с жалостным видом.— Устрицы, которые он съел, и пинты эля, которые он выпил в этом доме!..

— Это очень мучительно и очень тяжело, мы понимаем,— сказала одна из замужних леди,— но подумайте о вашей жене, дорогой любимой жене.

— О да, и о том, что она испытала сегодня! — подхватило множество голосов.— Будьте мужчиной.

— Подарки, которые ему преподносились! — сказал мистер Кенуигс, возвращаясь к своей беде.— Трубки, табакерки… пара резиновых калош,— они стоили шесть шиллингов, шесть…

— О, конечно, нет сил об этом думать! — хором воскликнули матроны.— Но будьте спокойны, за все это ему воздастся.

Мистер Кенуигс мрачно посмотрел на леди, словно предпочитая, чтобы за все это воздалось ему, раз уж ничего другого не получишь, но не произнес ни слова и, опустив голову на руку, как бы погрузился в дремоту.

Затем матроны снова распространились о том, насколько было бы целесообразно отвести доброго джентльмена спать, заметив, что завтра он будет чувствовать себя лучше и что они знают, какую пытку претерпевают иные мужчины, когда с их женами приключается то, что приключилось сегодня с миссис Кенуигс, и что это делает ему честь и стыдиться тут нечего, решительно нечего: им приятно было это видеть, потому что это свидетельствует о доброте сердечной. А одна леди привела в пример своего собственного мужа, который в подобных случаях часто лишался рассудка, и однажды, когда родился ее маленький Джонни, прошла почти неделя, пока он опомнился, и все это время он только и делал, что кричал: «Это мальчик? Это мальчик?» — и голос его проникал в сердца всех слышавших.