Том 6. Жизнь и приключения Николаса Никльби - [22]
Но дверные кольца можно обертывать не только из соображений утилитарных, что и было ясно доказано в данном случае. Есть некоторые утонченные формальности и церемонии, которые надлежит соблюдать в цивилизованной жизни, иначе человечество вернется к первобытному варварскому состоянию. Ни одна элегантная леди никогда не разрешалась от бремени — да и ни одно элегантное разрешение от бремени не могло иметь место — без символического обертывания дверного кольца. Миссис Кенуигс была леди с некоторыми претензиями на элегантность; миссис Кенуигс разрешилась от бремени. И посему мистер Кенуигс обернул безмолвствующее дверное кольцо в своих владениях белой лайковой перчаткой.
— Право, не знаю,— сказал мистер Кенуигс, поправляя воротничок сорочки и медленно поднимаясь по лестнице,— не поместить ли объявление в газете, раз это мальчик.
Размышляя о целесообразности такого шага и о сенсации, которую он должен произвести в округе, мистер Кенуигс отправился в гостиную, где на подставке перед камином сушились чрезвычайно миниатюрные принадлежности туалета, а мистер Ломби, доктор, нянчил на руках младенца, то есть прошлогоднего младенца, не нового.
— Это чудесный малыш, мистер Кенуигс,— сказал мистер Ломби, доктор.
— Вы считаете его чудесным мальчиком, сэр? — отозвался мистер Кенуигс.
— Самый чудесный мальчик, какого мне случалось видеть. Никогда еще не видывал такого младенца.
Утешительный предмет для размышлений и дающий исчерпывающий ответ тем, кто твердит о дегенерации человеческого рода: каждый рождающийся в мир младенец лучше, чем предыдущий.
— Никогда не видывал такого младенца,— повторил мистер Ломби, доктор.
— Морлина была чудесным младенцем,— возразил мистер Кенуигс, словно нападали на его семейство.
— Все они были чудесными младенцами,— сказал мистер Ломби.
И мистер Ломби с задумчивым видом продолжал баюкать младенца. Если он размышлял о том, в какую статью счета вписать баюканье, то об этом должно было быть известно лучше всех ему самому.
На протяжении этого короткого разговора мисс Морлина, как старшая в семье и, натурально, представительница своей матери во время нездоровья последней, без устали тормошила и шлепала трех младших мисс Кенуигс; такая заботливость и нежность вызвали слезы на глазах мистера Кенуигса и побудили его заявить, что по уму и поведению это дитя — женщина.
— Она будет сокровищем для человека, за которого выйдет замуж, сэр,— сказал вполголоса мистер Кенуигс.— Я думаю, она сделает выгодную партию, мистер Ломби.
— Меня это отнюдь бы не удивило,— отозвался доктор.
— Вы никогда не видели, как она танцует, сэр? — осведомился мистер Кенуигс.
Доктор покачал головой.
— Ах! — сказал мистер Кенуигс так, словно жалел его от всего сердца.— В таком случае вы не знаете, на что она способна.
Все это время в соседнюю комнату быстро входили и выходили оттуда, дверь очень тихо открывалась и закрывалась (ибо необходимо было охранять покой миссис Кенуигс), и младенца показывали трем-четырем десяткам депутаций от избранных друзей женского пола, которые собрались в коридоре и у подъезда обсудить событие со всех сторон. Действительно, волнение охватило всю улицу, и можно было видеть, как леди группами стоят у двери (некоторые в таком же интересном положении, в каком миссис Кенуигс в последний раз появлялась в обществе), повествуя о своих испытаниях при подобных же обстоятельствах. Иные даже завоевали себе славу, еще за день в точности предсказав, когда это должно произойти, а другие говорили о том, что они сразу угадали, в чем тут дело, когда мистер Кенуигс, весь бледный, изо всех сил пустился бежать по улице. Одни утверждали одно, а другие другое, но все говорили вместе, и все соглашались по двум пунктам: во-первых, в высшей степени достойно и весьма похвально сделать то, что сделала миссис Кенуигс, и, во-вторых, никогда еще не бывало такого искусного и ученого доктора, как доктор Ломби.
В разгар этой сумятицы доктор Ломби, как было сообщено выше, сидел в комнате второго этажа окнами на улицу, нянча на руках смещенного с должности младенца и беседуя с мистером Кенуигсом. Доктор Ломби был толстый, грубоватый джентльмен без воротничка и с бородой, отросшей со вчерашнего утра, ибо он был популярен, а округа плодовита и обернуто было еще три дверных кольца, одно за другим, в течение последних сорока восьми часов.
— Итак, мистер Кенуигс,— сказал доктор Ломби,— получается шесть. Со временем у вас будет славное семейство, сэр.
— Мне кажется, шестерых почти достаточно, сэр,— отозвался мистер Кенуигс.
— Ну-ну! — сказал доктор.— Вздор! Должно быть вдвое больше!
Тут доктор захохотал, но еще больше хохотала замужняя приятельница миссис Кенуигс, которая только что вышла из комнаты больной доложить о положении дел и хлебнуть немного бренди с водой; она как будто считала, что никогда еще не преподносили обществу такой прекрасной шутки.
— Им не приходится полагаться только на удачу,— сказал мистер Кенуигс, посадив к себе на колени вторую дочь,— у них есть виды на наследство.
