Том 6. У нас это невозможно. Статьи - [36]

Дормэс пообедал в китайском ресторанчике — обычная слабость, которую он разрешал себе, бывая в большом городе один, без Эммы, считавшей, что китайские блюда — это просто жареные упаковочные стружки с мучной подливкой. Он на время забыл про минитменов и с удовольствием рассматривал позолоченную деревянную резьбу, восьмиугольные фонари с нарисованными на них игрушечными китайскими крестьянами, переходящими через легкие мостики, и посетителей — двух мужчин и двух женщин, у которых был вид государственных преступников и которые весь обед сдержанно переругивались.

Направляясь к Мэдисон-сквер-гарден, где должно было состояться решающее уиндриповское собрание, Дормэс попал в водоворот. Казалось, вся страна ринулась в том же направлении. Он не мог достать такси и, пройдя в шумном людском потоке кварталов четырнадцать до Мэдисон-сквер-гарден, убедился, что толпа настроена весьма кровожадно.

Восьмая авеню со множеством мелких лавчонок была забита унылыми, серыми людьми, которые были, однако, в этот вечер опьянены гашишем надежды. Они запрудили тротуары и почти всю мостовую, так что обозлившиеся автомобили с трудом протискивались сквозь толпу; водоворот подхватывал и кружил сердитых полисменов, а когда те пытались принять надменный вид, их осыпали насмешками бойкие продавщицы.

Сквозь все это столпотворение на глазах у Дормэса проталкивался летучий отряд минитменов под предводительством старшего — как Дормэс впоследствии научился распознавать — в чине корнета. Теперь, когда они не были на посту, вид у них был совсем не воинственный, они хохотали, напевали «Бэз поехал в Вашингтон», напоминая Дормэсу немного подвыпившую компанию студентов захудалого колледжа, которые выиграли футбольный матч. Он не раз вспоминал впоследствии это свое впечатление, когда противники минитменов по всей стране насмешливо называли их «Микки-Маус» и «Минни».

Какой-то довольно потрепанный, но сердитый старик загородил им дорогу и пронзительно завопил: «К черту Бэза! Да здравствует Рузвельт!»

Минитмены пришли в ярость. Командовавший ими корнет, верзила еще более уродливый, чем Шэд Ледью, ударил старика по щеке, и тот, застонав, упал. Тогда, откуда ни возьмись, перед корнетом вырос человек в форме младшего офицера флота, рослый, ухмыляющийся молодец. Офицер громовым голосом заревел: «Эх, вы, кучка оловянных солдатиков!.. Вдевятером на одного дедушку!! Что ж, силы равные…»

Корнет размахнулся; запрещенным ударом в живот моряк сбил корнета с ног, в то же мгновение остальные восемь минитменов, как воробьи вслед за ястребом, бросились на офицера — и тот грохнулся с мертвенно-бледным лицом, обливаясь кровью.

Все восемь били его по голове толстыми походными сапогами. Они продолжали бить его и тогда, когда Дормэс выбрался из толпы, вконец измученный, разбитый.

Но он отвернулся не настолько быстро, чтобы не заметить, как один из минитменов, с девичьим лицом, яркими губами и глазами лани, приник к распростертому корнету и, всхлипывая, стал робко поглаживать его мясистые щеки пальцами, нежными, как лепестки гардении.

Прежде чем Дормэс добрался до места, ему довелось еще стать свидетелем многочисленных перебранок, нескольких мелких потасовок и одного сражения.

За квартал до Мэдисон-сквер-гарден человек тридцать минитменов, возглавляемые батальонным командиром — нечто среднее между капитаном и майором, — налетели на уличный митинг коммунистов. Девушка в хаки, еврейка, с непокрытыми, мокрыми от дождя волосами, убеждала, взобравшись на тележку:

— Друзья! Хватит вам жевать старую жвачку насчет сочувствия. Присоединяйтесь к нам! Скорее! Теперь дело идет о жизни и смерти!

В двадцати футах от коммунистов человек средних лет, похожий на бухгалтера, выступал в защиту джефферсоновской партии, цитируя доклад президента Рузвельта, и обзывал коммунистов врагами Америки, болтунами и сумасбродами. Половину его слушателей составляли лица, которые могли быть полноправными избирателями; другую половину — как и повсюду в этот вечер трагической фиесты — составляли подростки в дешевеньких костюмах, стрелявшие у соседей сигареты.

Тридцать минитменов весело ринулись на коммунистов. Батальонный командир ударил говорившую девушку по спине и стащил ее с тачки. Его подчиненные действовали кулаками и дубинками. Дормэс, почувствовав еще большее отвращение и большую беспомощность, чем раньше, услышал, как треснули дубинкой по виску худощавого интеллигента-еврея.

Тогда неожиданно голос оратора джефферсоновской партии перешел на крик: «Эй, вы! Неужели же мы дадим этим дьяволам избивать наших друзей коммунистов — да, да, теперь друзей, клянусь вам!» С этими словами этот тщедушный книжный червь, соскочив с ящика, бросился на толстого Микки-Мауса, сбил его с ног, завладел его дубинкой, хватил заодно другого минитмена по ногам, затем вскочил и бросился на нападавших, как он бросился бы, подумал Дормэс, на таблицу со статистическими материалами о показателях жирности молока, продающегося в 97,7 процента магазинов по авеню Б.

Сначала только с полдюжины коммунистов противостояли минитменам, прижавшись спиной к стене гаража. Но теперь к ним присоединились человек пятьдесят своих и человек пятьдесят джефферсоновцев; пустив в ход камни, зонтики и толстые тома «Социологии», — сторонники Бела Куна плечом к плечу со сторонниками профессора Джона Дьюи, — они стали теснить взбешенных минитменов до тех пор, пока в дело не вмешался полицейский отряд, который, взяв под защиту минитменов, арестовал оратора-коммунистку и оратора-джефферсоновца.