Том 6. Письма, 1860-1873 - [51]

Теперь происходит здесь какое-то прекуриозное перемещение. Вдруг самые высокопоставленные люди, т. е. самые приближенные к началу власти, оказываются несостоятельными, неправительственными^*, и пресса, эта анархическая пресса, во имя самых животрепещущих интересов общества, трактует этих облеченных властию консерваторов как глупых, опрометчивых мальчишек…^* Больнее всех досталось великолепному Князю Слова, по выражению печати, — Валуеву. — Он, этот Prince de la Parole^*, двукратно вышколенный «Московскими ведомостями», решительно пикнуть не смеет, — потому, при малейшей его резвости, Катков, как няня ребенку, тотчас же грозит ему, что она уйдет от него, — чего он страх боится^*. — Один князь Италийский еще не сдается и, в сознании своей государственной мудрости и гражданского мужества, не перестает стыдить и срамить малодушие Долгорукова, сознавшего наконец свою несостоятельность^*. — Не так Суворов^* — он и теперь еще, в двух шагах от государя, продолжает еще своим громозвучным голосом величать Муравьева зверем и животным. — Но на этот раз довольно. Продолжение впредь. Обнимаю от души вас и жену вашу. Господь с вами.

Георгиевской М. А., 26 апреля 1866 >*

75. М. А. ГЕОРГИЕВСКОЙ 26 апреля 1866 г. Петербург

Петербург. 26 апреля

Я так и думал, милая моя Marie, что не вы виноваты в перерыве переписки, а нездоровье ваше, и потому не сердился, а тревожился… и вижу теперь, что недаром… Очень, очень тяжело мне знать вас и физически страждущей, и нравственно расстроенной^*. — Но все это письменное сочувствие так вяло и безотрадно — авось-либо живое слово окажется действительнее.

В будущем месяце непременно явлюсь к вам. Но еще не могу назначить дня моего приезда. Я полагаю, что еще до получения этого письма вы уже виделись с возвратившимся из Петербур<га> Щебальским и что он кроме известий обо мне сообщил вам впечатления свои, вывезенные им отсюда. Вероятно, впечатления эти — в Москве еще более, чем здесь — согласуются с тем, что я писал к вам по делу Каткова, которое не перестает занимать всех. — Сочувствие к нему полное. Никто не допускает мысли, что «Московские вед<омости>» прекратятся. Но все очень искренно озабочены вопросом, каким путем вывести дело из этого затруднительного положения. — Никто из ему сочувствующих — а их имя легион — не верит, чтобы он сам желал сойти со сцены и в сознании этого желания преднамеренно поставил вопрос, как он именно поставлен. Это было бы — не говорю непатриотично, но просто несовместно с такою благородною личностью, как Катков. Для выяснения дела весьма достаточно уже одного — того справедливого раздражения, овладевшего им при виде этого не то бессмысленного, не то злонамеренного противудействия. Восторжествовать окончательно над этим противудействием было в полной его возможности. Но он сам усложнил задачу, поставивши вопрос таким образом, что решение его затрогивает и самую личность государя, не при совсем благоприятных условиях. — Как бы то ни было, при теперешних обстоятельствах и настроении умов — последнее слово должно остаться за Катковым, и так оно и будет… Но довольно. Есть дело еще важнее и этого, и это дело — вы и ваше здоровье. Обнимаю детей. — Скажите вашему мужу, что я все-таки жду от него неск<олько> слов. Господь с вами.

Ф. Тчв

Георгиевскому А. И., 7 мая 1866 >*

76. А. И. ГЕОРГИЕВСКОМУ 7 мая 1866 г. Петербург

Петербург. 7 мая

Вот вам bulletin[25] настоящей минуты. Завтра в «J de St-Pétersb» вы прочтете заявление наше, вызванное заграничною печатью^*, — касательно положения нашего ввиду предстоящих событий. Решительное безучастие — до той поры, пока нарушение русского интереса где бы то ни было не вызовет нашего вмешательства. — Словом сказать, та же liberté d’action,[26] что у французов, но с большею честностью и с меньшею определенностью.

По несчастью, здесь, вопреки здравому смыслу, слишком много хлопочут о конгрессе^*, из побуждений более личных и довольно пустых, чем разумно политических. Натурально, выговорили предварительно не только польский вопрос, как вопрос внутренний, но и вопрос о присоединении Дун<айских> княжеств к Австрии. В случае же буде окажется необходимым дать ей какое-либо территориальное вознаграждение, здесь смутно бродит мысль о наделении ее Босниею — с тем, чтобы прикрепить ее к Адриатике, где она все-таки не развяжется с Италиею, и через это еще решительнее отвлечь от Черного моря. — Все это как-то затейливо-нелепо и к несчастью обличает коренную ошибку в понимании исторических судеб России, для совершения которых необходимо разложение Австрии. Вот что бы самые ограниченные умы инстинктивно поняли в Киеве и чего даже умные ведь не поймут в Петербурге. Но сила вещей за нас, и она будет умнее нас.

Передовые статьи «М<осковских> ведомостей», все более и более усиливая и сочувствие друзей, и вражду ненавистников, все пуще усложняют и затягивают вопрос^*. За вас — чувство самосохранения целого общества и все его разумные и благонамеренные представители. Но что же противу вас? — То самое, что, напр<имер>, в республиках создало остракизм^*, т. е. какая-то присущая всякой власти зависть в отношении к тем общественным делателям, снискавшим себе личное значение помимо власти, которая в душе своей более сочувствует зловредной, но раболепной пошлости, чем самой усердной, самой полезной, но независимой деятельности. Вот червь, который все подтачивает.