Том 6. Пьесы, очерки, статьи - [30]
Порыв ветра проходит. Лепестки опускаются на землю. Никита медленно садится на лавке, опирается на Варюшу, глубоко дышит.
Никита. Жизнь из меня вытекла. Может, одна какая капля осталась. А сейчас чую, будто окунули меня в целебную воду. И дыхание легкое, и сердце колотится ровно, и глаза глядят зорко. До чего хорошо!
Страходер. Государыню Весну благодари. Это она для тебя постаралась. Раньше времени снег согнала, пустила в рост цветы да травы.
Никита. Спасибо великое!
Девушка подходит к Никите, садится на пол у его ног, рядом с Варюшей.
Был я как этот лес. Дерева в нем всю зиму стояли мертвые, прихватило их стужей до самого сердца, а пришла ты, Весна, – распушились и пошли одеваться клейким листом. Так и я.
Варюша прижимается к девушке, смотрит на нее благодарными глазами. В лесу начинает куковать кукушка.
Послушаем, сколько она мне годов напророчит.
Все (считают до десяти). Один, два, три…
Никита. Этого мне маловато.
Нюрка. А я, дедушка, сколько хочешь тебе жизни прибавлю. Вот через это колечко. (Показывает колечко.)
Никита. Колечко, милая, ежели вникнуть, – одно баловство. Сердце у человека должно быть широкое, руки должны работу любить, глаза – лицезрение, а голова – мысли. Тогда и без колечка сто лет проживешь.
Нюрка. А я хочу поглядеть через то колечко на весь белый свет с его чудесами.
Паня. Мне тоже охота.
Варюша. И мне!
Никита. Белый свет, конечно, вещь серьезная. Только по мне лучше этого леса, и села, и нашей реки нету ничего на земле. Сколько по свету ни езди, а всегда на родное место воротишься. Бегом, брат, прибежишь. Посмотришь там на какие ни на есть чудеса, океаны, дерева, что в поднебесье уходят, скажем, слонов, да китов, да великие разные города, а все равно милее этого горицвета, что пробился в щелке на пороге, ничего не узнаешь. Своя земля – как мать. Ее позабыть нельзя, и любить ее надо не на жизнь, а на смерть.
Кутыркин. Это точно. Вполне согласен.
Страходер. Да… Белый свет! Он кому белый, а кому и черный. Вот один из моих дядьев, Потаи, – да ты его знаешь, Никита Егорыч, такой медведь, малость лысоватый – попал в цирк. И начал его возить тот цирк но всему белому свету, по Европам. Жизнь, рассказывал, прямо собачья. Никудышная жизнь! День в клетке сиди, а вечером перед народом выламывайся. Стой на передних лапах вниз головой на деревянном шару. А задними болтай. И бант еще тебе на шею привяжут. Так это еще милость. А то заставят на велосипеде круг цирка кататься. Спицы, рассказывал, всю шерсть из лап повыдерут. А народ хохочет. Прямо и срам и горе! И не обо что даже когти поточить. Ни одного дерева нету. А какие и есть на улице деревья, так вокруг них тоже железные клетки понаделаны. Потап терпел, терпел, да и убег. Воротился домой и, верите ли, заплакал. Сидит, ревмя ревет, всю шкуру слезами замочил, а лапой по своей земле все гладит, радуется. Землянику сгребает и – прямо в пасть!
Кутыркин. Звери тоже к родному месту привязаны.
Из лесу появляются мужички-лесовики. Кланяются Никите.
Мужички. С выздоровлением вас, Никита Егорыч.
Никита. Спасибо вам, лесовики.
Мужички (девушке). Звери просятся прийти на тебя поглядеть. Разрешишь, государыня?
Девушка. Я их сама давно не видала. Соскучилась даже.
Из лесу выходят и подползают к ногам девушки лисы, барсуки и полки. Она треплет их по грубой шерсти. Страходер все время рычит.
Паня (Страходеру). Чего ты рычишь?
Страходер. Для острастки. Это звери лесные, серые. Они обхождения не знают.
За волками подползает молодой медведь.
Страходер (кричит ему). Как ползешь! Держи голову выше. Не забывай, где находишься!
Молодой медведь подползает. Девушка и дети гладят его по косматой голове. Медведь лижет Варюшу в лицо. Варюша смеется.
Он ничего, ласковый. (Похлопывает молодого медведя по спине.) Внучатный племянничек мой! Ну, ступай. На тебе на дорогу гостинец. (Дает молодому медведю несколько жамок из того ведра, что подарил ему Леденцов.)
Молодой медведь убегает, оглядываясь Все ласково смотрят ему вслед.
Кутыркин. За пять минут весь лес зацвел. Полная получилась весна. (Девушке.) И звери пришли тебя поздравить с благополучным прибытием. Чудесное происшествие!
Никита. Был бы ты человек приметливый, так знал бы, что все вот это (показывает на лес) идет своим ходом. Только нынче побыстрее, чем следует. Отсюда и твое удивление. А я, брат, удивляюсь с малых лет и никак наудивляться не могу – до чего хорош белый свет. (Показывает на девушку.) А все ее работа. Трудная, надо думать, должность, (Варюше.) Ну, Варенька, хоть ты и невелика хозяйка, а дорогих гостей надо угостить. Собирай на стол.
Мужички-лесовики выдвигают стол на середину избы. Варюша накрывает его суровой скатертью, расставляет на столе небогатую закуску. Паня приносит в ведре из озера воду. Кутыркин растапливает самовар.
Страходер (Кутыркину). Так он у тебя до вечера не вскипит. Садись.
Кутыркин. Чего?
Страходер. Садись, говорю! Давай ногу! (Стаскивает с ноги у Кутыркина сапог.) Сапогом мы его мигом вздуем.
Кутыркин. Ногу не оторви, сиволапый.
Из-за угла в избу с опаской заглядывает Анисья.
Анисья. Батюшки! А я-то думала, что кончается Никита, спохватилась, бегла, бегла как одурелая. Надо, думаю, проведать деда. Самой тоже не бог весть сколько жизни осталось. А у них тут чаи да сахары! Да веселье! Неужто ожил, дед?
