Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк - [19]

Семен Кичигин, опоздавший на митинг, сказал с раздражением:

— Буржуазия не дремлет: уже образовала сегодня губернский гражданский комитет общественной безопасности. В него вошли представители городской думы, наши «друзья» социал-демократы, крупные капиталисты и купцы. Этот гражданский комитет учредил милицию, куда зачислена вся прежняя полиция. Каково?

— Пошли в Нахаловку, там поговорим. — Александр подхватил Семена под локоть. — В Петрограде тоже установилось что-то неслыханное: с одной стороны — Советы, с другой — органы буржуазного Временного правительства.

— Какого еще Временного правительства?

— Самого контрреволюционного. Да, да! Ты послушал бы, что у нас творилось на митинге, — народ за Советы, а буржуазии царя подавай. Кобозев передал по прямому проводу, что выступления Милюкова и Гучкова за «императора Михаила» вызвали настоящий взрыв возмущения среди петроградских рабочих и солдат.

— Наши-то сегодня тоже взорвались, — напомнил Левашов.

— Не потерпит народ возврата к монархии, — сказал Георгий Коростелев, по-новому приглядываясь к рабочему поселку, к которому они приближались. — Да и мы не допустим этого.

Улицы Нахаловки раскинулись между длинным забором главных мастерских и подножием Маячной горы, за которой протекает красавица Сакмара. Там, на берегу Сакмары, дачи богатеев, Богодуховский монастырь и склады «Орлеса». Выше, километрах в семи, — станица Берды, бывшая столица Пугачева.

Неказисто, на взгляд приезжего человека, выглядит Нахаловка — засыпные домишки из вагонной шалевки да землянки, построенные как попало в голой степи. Тут и днем-то не весело, а ночью в черный, вязкий мрак городского предместья, где ни единого фонаря, даже жандармы не суются в одиночку. Во время арестов полиция и казаки действуют здесь скопом, выворачивая обысками наизнанку рабочие жилища. Но прямо из-под носа ищеек скрытыми тропками-лазейками уходят «бунтовщики». Поэтому железнодорожники дорожат своим поселком, в котором живет немало и орлесовцев. Тут все за одного, один за всех.

Гордятся нахаловцы и громогласным гудком паровозоремонтных мастерских. Трижды в сутки — ранним утром, в обед и вечером, когда кончается десятичасовая смена, — тревожит он город, поймы Урала и Сакмары и окрестные степи. По всей округе отмечают время по этим гудкам.

— Здорово мы тут обосновались! — весело сказал Левашов. — Кое-кому не глянется, властям особенно, а нам любо. Для хозяев и полиции Нахаловка сроду была бельмом на глазу. В девятьсот девятом году хотели ее стереть с лица земли. Приехали пожарные команды, чтобы сжечь наши «дворцы». Казаки прискакали, полиция собралась для острастки. А тут как взревел заводской гудок, как посыпали из цехов рабочие… Тысяч до трех сбежалось спасать Нахаловку. Ну и отступили фараоны и лампасники.

— Отступили потому, что помнили еще девятьсот пятый год, — сказал Александр Коростелев. — Лет полсотни назад всех бы перепороли и землянки завалили. Пороли ведь тогда казаков, которые не хотели переселяться на новую укрепленную линию в степях по Илеку. А вас не тронули, чтобы не вызвать нового восстания.

— Зато бандитами обозвали, хотя мы не на ихнее позарились, а вольность свою под собственной крышей защитили.

Входя в землянку Туранина, Александр Коростелев подумал, что в самом деле единственной отрадой такого жилья было то, что оно являлось убежищем от шпиков: кругом свои, верные люди.

Собрались, как и прежде, при плотно занавешенных окнах. Оглядывая знакомые оживленные лица, Александр вспомнил занятия на курсах, где предметы по общему образованию сочетались с острыми политическими темами. Его всегда радовало стремление передовых рабочих к знаниям, их уважительно-любовное отношение к книге и задушевному слову агитатора.

Однажды жандармы, частенько наведывавшиеся к курсантам, явились на беседу Александра Коростелева «Кому выгодна война?».

Заслышав стук их сапог в коридоре, Коростелев стал превозносить энергию и деловую хватку российских промышленников и богатых купцов, попутно сообщив о баснословных прибылях, которые они получали.

Жандармы зорко осмотрели аудиторию, где сидело больше сотни железнодорожников, но когда уставились на лектора, то лица их поскучнели: блюстителей порядка взбадривали только крамольные речи.

Глянув на форменные фуражки, проплывшие за окнами, Коростелев снова обратился к слушателям:

— Представляете, что творится?! Страна совершенно обескровлена и разорена, а война приносит громадные доходы. Кому? Конечно, не солдатам — защитникам отечества. Война — нажива для богачей. А что остается народу?!

— Бунтовать! — откликнулось разом несколько голосов.

— Кажется, все в сборе, — сказал Федор Туранин Левашову и, поймав его взгляд на Ефима Наследова, сидевшего у стола, шепнул, прикрывшись широким ковшом ладони: — Напрасно ты сомневаешься. Он хоть и прислоняется к эсеришкам, но не выдаст. Его не отваживать, а, напротив, приблизить надо, чтобы мозги у него прояснились.

Александр Коростелев, тепло поздоровавшись с хозяйками, хлопотавшими возле русской печки в окружении своих ребятишек, тоже подсел к столу.

— Значит, три дня рабочие и солдаты вели уличные бои в Петрограде, а за их спиной шли сговоры деятелей Совета с буржуазией, — говорил Кичигин, взволнованный новостью, услышанной от Коростелева. — Не успела революция победить, а эсеры и меньшевики ее уже опять предали и продали.