Том 6. Кино в период войны, 1939-1945 - [105]
Распространению мексиканских фильмов в странах испанского языка, без сомнения, в большей мере, чем все премии за операторскую работу, полученные Габриэлем Фигероа на международных кинофестивалях, способствовал Кантинфлас, фильмы которого, оставаясь в рамках коммерческого кинематографа, превосходили его своим необычным успехом у широких кругов зрителей.
Марио Морено, родился в семье индейцев или метисов в бедном квартале Мехико. В детстве он много скитался, а затем стал актером (или скорее паяцем) в одной из «карпас» — театральных трупп, странствующих по пригородам и показывающих на подмостках импровизированные спектакли, очень напоминающие старинную итальянскую «комедиа дель арте».
В Мексике народные искусства являются самыми живучими, хотя традиции индейцев с давних времен покрыты испанским «лаком».
Пригороды прозвали Марио Морено Кантинфласом[354], и актер сохранил эту кличку, данную ему простым народом, и тогда, когда пришел успех, а вместе с ним предложения работать в кино[355]. Огромную популярность Кантинфлас приобрел в начале войны с успехом фильма «Вот в чем загвоздка» (Ahi estâ el Detalle). М. Дельгадо сразу становится постоянным режиссером серии «Кантинфлас»[356]. Его фильмы были чаще всего пародиями («Три мушкетера», «Цирк», «Мишель Строгов», «Ромео и Джульетта», «Гранд-отель» и т. д.).
Один теоретический южноамериканский журнал писал о специфике комического: «Вне области человеческого не может быть комического». Эта мысль Бергсона объясняет нам природу странного персонажа Кан-тинфласа. Везде, где говорят по-испански, его человечность публика улавливает и в арго, и в чисто мексиканской болтовне, и в акценте, и в оборотах, непереводимых на другой язык. Настоящий испано-американец по своему духовному облику, Кантинфлас является также типичным героем плутовского романа со своими повадками бездельника, уличного мальчишки, оборванца.
В условиях своеобразной жизни нашей испанской Америки Кантинфлас является персонажем огромной важности, так как служит противоядием от всех видов риторики»[357].
Кантинфлас пользуется своей необычной внешностью. Некоторые французы говорили, что он мог бы быть Фернанделем, но более обезьяноподобным, чем лошадинообразным. Этот словно немного оторопелый, лукавый индеец с удивленным выражением лица, этот маленький шалопай, болтливый и беспутный, вызывавший чувства радости и восхищения широких кругов зрителей иберийской Америки, благодаря своему поис-тине «непереводимому» облику приобрел популярность и за пределами своего континента.
А между тем он говорит на очень своеобразном языке, на арго кварталов Мехико, населенных простым людом. Его очень умеренная мимика неповторимо комична. Талант Кантинфласа, конечно, не претендует на сравнение с Чаплином, которого после 1945 года артист часто имитировал. Но созданный им персонаж для простой латиноамериканской публики является почти тем же, чем Чарли для всего мира в целом.
Этот насмешливый пеон, знающийся со всяким подозрительным людом, этот индеец с авантюристическими склонностями трогает толпу потому, что пеонаж — явление, распространенное во всей иберийской Америке, гасиенды которой часто заставляют вспомнить о феодальной Испании. Некоторыми своими чертами образ Кантинфласа совпадает с образом народной совести, уже пробудившейся, но еще стесняющейся открыто себя проявлять.
Во время войны пионеры эпохи 1932–1940 годов Хуан Бустильо Оро, Мигель Контрерас Торрес, Гомес Муриель, Фернандо де Фуэнтес, Рауль де Анда, Хуан Ороль, Гильермо Кальес, Рамон Пеон, Мигель Сакариас, Габриэль Сориа и другие продолжали в большом количестве выпускать фильмы, преимущественно коммерческие. В частности, Бустильо Оро, известный во Франции своим антиклерикальным фильмом «Два монаха» (Dos monjes, 1934), заставившим вспомнить эпоху экспрессионистского «авангарда», а в 1937 году поставивший свой лучший фильм — «Уапанго» (Huapango), во время войны режиссировал лишь музыкальные комедии и мелодрамы, так же как Мигель Сакариас и Фернандо Солер, с которым он объединился и организовал кино-производственное общество «Гровас».
Некоторые пионеры обратились, однако, к более значительным темам, как, например, актер и режиссер Контрерас Торрес (исполнитель главной роли в первом, имевшем большой коммерческий успех музыкальном фильме «Над волнами» (Sobre las Olas, 1932), оставшийся верным темам революции: «Революция, или Тень Панчо Вильи» (Revoluciôn о la sombra de Pancho Villa, 1942), «Южный Луч» (El Rayo del sur, 1943), «Отец Морелос» (1942) — о жизни борца за независимость Мексики, мученически погибшего в 1815 году[358]. Контрерас Торрес, стиль которого был довольно традиционным и помпезным, впоследствии предпринял грандиозную постановку на библейскую тему «Грешница из Магдалы» (La peccadora de Magdala, 1945), имевшую в Европе весьма умеренный успех.
Другой ветеран, Сакариас, в фильме «Пик душ» (El penon de las animas) открыл крупную звезду Марию Феликс, успех которой закрепил другой пионер, де Фуэнтес, в фильме «Донья Барбара» (Dona Barbara, 1942), сделанном весьма тщательно, но по мелодраматическому сюжету. Этому фильму было далеко до первых удачных фильмов Ф. де Фуэнтеса, еще пропитанных революционным духом Сапаты и Панчо Вильи, и особенно до фильма «Кум Мендоса» (El compadre Mendoza, 1934).
