Том 5. Роб Рой - [172]

— Мистер Фрэнк Осбалдистон, я должен думать, что вы искренне желаете мне добра, и потому я вас благодарю. Но, видит Бог, человек не может жиреть, точно каплун, когда он наблюдает, как его ближних каждый день отводят поодиночке на место казни, и знает, что и ему в свой черед накинут петлю на шею.

Поэтому я был, пожалуй, рад вырваться из Лондона, удалиться от Ньюгета — от сцен, которые я наблюдал в городе и в тюрьме, — и вдохнуть свежий воздух Нортумберленда. Эндрю Ферсервис по-прежнему оставался при мне слугой — больше по прихоти моего отца, чем по моему собственному желанию. А теперь мне думалось вдобавок, что его знакомство с замком и окрестностями могло оказаться полезным, так что он, разумеется, сопровождал меня в поездке, и я льстил себя надеждой избавиться от него, водворив на прежнее место. Не могу постичь, как ему удалось втереться в милость к моему отцу, — разве что искусством (им он владел в немалой степени) притворяться чрезвычайно преданным своему господину, причем эта мнимая преданность выражалась на деле в том, что он без зазрения совести пускался на всякие хитрости, заботясь лишь об одном: чтобы, кроме него, никто не смел обманывать его господина.

Мы совершили наше путешествие к северу без особых приключений, и страну, еще недавно взволнованную мятежом, нашли успокоенной и в полном порядке. Чем ближе подвигались мы к Осбалдистон-холлу, тем больней сжималось мое сердце при мысли о вступлении в покинутый замок. И вот, чтоб оттянуть этот горький день, я решил сперва навестить мистера Инглвуда.

Почтенного джентльмена сильно смущали мысли о том, чем он был и чем он сделался ныне; и неотступные воспоминания прошлого очень мешали ревностному исполнению обязанностей, какого можно было ждать от него в его теперешнем положении. Кое в чем, однако, ему повезло: он избавился от своего секретаря Джобсона. Возмущенный нерадивостью судьи, ревнитель закона ушел в конце концов от своего принципала и поступил секретарем к некоему сквайру Стэндишу, который с недавнего времени начал развивать деятельность в тех краях в качестве мирового судьи, с таким пылом отстаивая интересы короля Георга и протестантизма, что, в отличие от прежнего начальника, он чаще подавал случай своему секретарю удерживать его ретивость в границах закона, нежели подстегивать ее.

Старый судья Инглвуд принял меня очень любезно и с готовностью развернул предо мною завещание дяди, в котором, казалось, не к чему было придраться. Поначалу он явно растерялся, не зная, как ему говорить и держаться со мной; но когда увидел, что я, сочувствуя в принципе существующему правительству, все же питаю сострадание к тем, кого ошибочное понимание лояльности и долга привело к мятежу, судья разговорился и стал очень занимательно рассказывать, как он действовал и как бездействовал — каких трудов ему стоило удержать некоторых сквайров от участия в восстании и не воспрепятствовать побегу других, имевших несчастие впутаться в это дело.

Свидание наше происходило с глазу на глаз, и много было выпито бокалов по усердным настояниям судьи, когда вдруг он предложил мне осушить полный кубок за здоровье Ди Вернон — за розу пустыни, нежный вереск Чевиота, цветок, пересаженный в адский мрак монастыря.

— Разве мисс Вернон не замужем? — воскликнул я в изумлении. — Я думал, его превосходительство…

— Та-та-та! Его превосходительство, его лордство! Это, вы знаете, пустые сен-жерменские титулы. Граф Бьючемп, полномочный посланник Франции! А принц-регент, герцог Орлеанский, смею сказать, знать не знает о его существовании! Но вы должны были встречать старого сэра Фредерика Вернона в замке, когда он подвизался в роли патера Вогана.

— Боже милостивый! Значит, Воган — отец мисс Вернон?

— Разумеется, — холодно сказал судья. — Теперь не к чему хранить секрет, коль скоро старик сейчас за пределами страны, иначе я, конечно, обязан был бы его арестовать! Итак, осушим кубок за мою дорогую, утраченную Ди!

Ее здоровье будем пить, вкруговую будем пить,

Ее здоровье вкруговую будем пить, пить, пить!

И хоть бы в шелковом чулке, хоть и в шелковом чулке,

Придется вам колено преклонить![101]

Я не мог, как читатель легко поймет, разделить веселье судьи. В голове у меня звенело от полученного удара.

— Я и не знал, — сказал я, — что у мисс Вернон жив отец.

— Если он и жив, то не по вине нашего правительства, — ответил Инглвуд, — потому что, черт возьми, не родился еще такой человек, чью голову оценили бы дороже. Он был приговорен к смертной казни еще за участие в заговоре Фенвика, и в царствование короля Вильгельма его считали одним из зачинщиков найтбриджского дела; а так как его жена была из рода Бредалбейнов, он пользовался влиянием среди вождей северных кланов Шотландии. Прошел было слух после Рисвикского мира, что правительство потребует его выдачи. Но он прикинулся больным, и во французских газетах было опубликовано сообщение о его смерти. Когда же он высадился здесь, на родном берегу, мы, старые кавалеры, отлично его узнали, — то есть я узнал его, хоть и не был кавалером, — но никто не сделал доноса на бедного джентльмена, а у меня самого от частых приступов подагры испортилась память, так что я, вы понимаете, не мог бы подтвердить под присягой, что это действительно он.