Том 5. Рассказы и пьесы 1914-1915 - [163]
Все встают; крики «виват», хохот. Хохочут и в цезарской ложе, и только Калигула не совсем понял и недоволен.
Калигула. Что он, хорошо сказал?
Второй приближенный. По-моему, хорошо.
Приск. И по-моему, хорошо. Вот только последние слова…
Второй приближенный. Да и последние слова… если принять в расчет глубокую искренность оратора, его слезы…
Снова хохочут. Цезарь подозрительно оглядывает всех своими оплывшими глазками — и внезапно приходит в ярость.
Калигула. Молчать, вы — рабы! Я вам покажу. Я вас всех, я вас!.. (Захлебывается яростью.)
Наступает могильное молчание. Багровый от гнева, Калигула встает, шатаясь, ж кричит через барьер ложи:
Эй вы, отцы отечества, рабы! Не смеяться! И чтобы без этих, этих ваших… я вас знаю. Кто вам позволил смеяться? Не сметь. Это моя лошадь! И если вы будете смеяться, то я вас, я вас… Молчать, навозная куча, дрянной сена-тишко! А то велю вас всех бичами, бичами… Молчать. Кто я? Я — бог, вот. Я Кастору отрубил голову, я Полуксу отрубил голову и вам всем велю отрубить, мне надоело. Я — бог. Захотел я — и жеребца сделал сенатором, я захочу — всех вас сделаю жеребцами и отправлю на ристалище бегать. Вы мне побежите. Всем хвосты приставлю. Слыхали? (Садится и пьет вино, косясь кровавыми глазами на приближенных. Те шепотом переговариваются.)
Приск. Какая речь! Это одна из лучших речей божественного.
Калигула(пьет). То-то!
Второй приближенный. А насчет хвостов? Какая мысль!
Калигула. Ну, довольно. Надоели. Пусть говорит там кто. Только чтобы это была настоящая речь, а не над покойником.
Приск. Кажется, очередь Марцелла.
Калигула. А, старый буян. Разве он еще жив?
Приск. Ты забыл о нем, божественный.
Калигула. А вы не можете и напомнить? Ну, пусть говорит. Марцелл!..
Робкие голоса: «Марцелл!», «Марцелл!»
Речь Марцелла.
Привет тебе, божественный и несравненный Август! Привет, сенаторы! Привет и тебе, наш новый и достойный товарищ! (Кланяется коню.) Я воин, а не оратор, и биться мечом мне пристойнее, нежели бросаться легкими словами; и заранее прошу простить меня, если моя речь будет недостаточно искусна. Этот недостаток я постараюсь возместить воинскою прямотою и честностью старого римского гражданина.
Да, ты прав, Калигула. Ты во всем прав. И когда ты гневно пожелал заткнуть смеющиеся глотки, я всем сердцем присоединился к твоей яростной речи. Бичей! Бичей им! Они клянутся и нарушают клятву, они говорят глупости, их нечистый рот набит нечистыми словами — он один с достоинством молчит. Кто же здесь лучший? Кому же быть сенатором в этом сенате, как не рыжему жеребцу?
Но в одном я упрекну тебя, божественный: ты остановился на полдороге. Ты не довел до конца начатое тобой и не завершил мудрого дела достойным венцом: не уступил Рыжему твоего лаврового венка и высокого сана…
Калигула еще не понял; приближенные что-то поспешно шепчут ему, но он отмахивается рукой.
Ты бог, и ты все можешь! Сделай же рыжего коня цезарем, как ты уже сделал его сенатором, укрась жеребцом ряды великих римских владык. Но я вижу: ты покраснел, ты сомневаешься, достоин ли такого божественного дара ненавистный тебе римский народ? Успокойся: народ достоин. Если долгие годы он молчаливо и покорно терпел двуногую скотину, подобную тебе, божественный, то четвероногое животное будет только новою ступенью к славе! Долой венец, ублюдок, отдай его коню!
Шум. Легионеры поспешно направляются к Марцеллу, чтобы взять его. Многие сенаторы поспешно удаляются, чтобы не видеть дальнейшего.
Калигула(яростно вопит). Взять его! Я тебя брошу диким зверям! я…
Марцелл(кланяясь). Я кончил!
Шум растет, все убегают. Преторианцы схватывают Марцелла.
Занавес
Монумент>*
В городе Коклюшине, наконец, решили поставить памятник Пушкину; объявили всенародную подписку, устроили конкурс на проект памятника и учредили комиссию. Проектов было представлено множество, но Ее Превосходительство, по инициативе которой воздвигается памятник, остановила свое внимание только на двух проектах, принадлежащих художникам Фракову и Пиджакову. И в настоящий момент комиссия заседает в квартире Ее Превосходительства как для обсуждения означенных проектов, так и других важных вопросов, связанных с небывалым происшествием. Члены комиссии, кроме Ее Превосходительства, следующие:
Градский голова, Павел Карпович Маслобойников, лицо почтенное, но лишенное образования. Крупен, лыс, бородат и мордаст. Гавриил Гавриилович, податной инспектор, бывший учитель гимназии, уволенный за то, что ругал учеников дурными словами. Учитель географии в прогимназии, Петр Петрович Еремкин, чахоточный. Местный барон. Некто, внушающий почтение и легкий трепет. Мухоморов Анатолий Наполеонович — самый умный человек в городе; ходит в наваченных брюках, в ушах вата, пальцы длинны и костлявы. Его супруга Анна Титовна; большие черные усы. Иван Иванович, обаятельный молодой человек без речей. И еще два члена без речей: один — всегда смеется с Гавриилом Гаврииловичем; другой — ужасается и скорбит с Некоим, внушающим почтение.
Тут же присутствуют и оба художника с проектами. Фраков ненавидит Пиджакова, последний презирает Фракова. По этой причине сидят они в разных концах комнаты. Из посторонних лиц присутствует специально командированный представитель столичной прессы, господин Исполинов.
