Том 5. Одинокому везде пустыня - [29]

– Не заводится, мадемуазель Мари! – пожаловался водитель, когда Хадижа и Мария подошли к машине.

Мария молча обошла кабриолет, погладила его лакированные крылья, капот, наклонилась над ним, словно прислушиваясь: она умела быть загадочной и любила валять дурака.

– Нужно вызывать техника из Туниса, – сказал водитель.

– Дайте ключи, – попросила Мария.

Водитель подал ей ключи зажигания с брелком в виде крохотного серебряного верблюда.

Мария села за руль. Раз, другой, третий, четвертый попробовала завести машину – ничего не получалось.

– Нужно послать за механиком, – уныло повторил водитель.

– Лучше пошлите за отверткой, – велела Мария.

– Я сам принесу, – пробурчал водитель и, пожав плечами (дескать, ну ладно, исполню барскую прихоть), пошел в гараж.

А тем временем вокруг белого кабриолета собрались болельщики: мсье Пиккар, господин Хаджибек, Фатима с детьми, даже повар вышел из кухни посмотреть, как будут разворачиваться события.

– Графиня, и что вы собираетесь делать с авто? – насмешливо спросил мсье Пиккар, за широким кожаным поясом которого были заткнуты матерчатые рукавицы: через его руки проходили сотни килограммов обломков кирпичей и камней.

Водитель принес набор отверток и открыл капот машины.

Мария подошла вплотную к мсье Пиккару, подмигнула и ловко вытянула у него из-за пояса рукавицы.

– Разрешите попользоваться, мсье?

– Ну-ну, – оторопело пробормотал археолог.

Мария выбрала нужную ей отвертку, надела рукавицы, открутила винты на крышке распределителя зажигания, открыла крышку, отрегулировала зазор между контактами, который был слишком мал, закрыла крышку, завинтила винты. Набор отверток бросила на пол в машину. Рукавицы с поклоном передала мсье Пиккару:

– Они почти не запачкались.

Археолог принял рукавицы и не нашелся что сказать.

– Закрой капот! – велела Мария водителю.

Тот повиновался.

Мария села за руль, захлопнула дверцу, включила зажигание – мотор завелся с пол-оборота. Мария вскинула руку над головой: «Цезарь приветствует вас!» Машина плавно двинулась с места. Аплодисменты, крики «браво!» и победоносный визг ее маленьких воспитанников раздались за спиной. Мария не сочла нужным оборачиваться, а только прибавила газу, и белый кабриолет стремительно полетел по белой дороге.

XIV

Дорога была в отличном состоянии, Мария вела машину в свое удовольствие и вспоминала о Париже…

«Русским и собакам вход воспрещен». В начале тридцатых годов подобные надписи красовались на многих публичных зданиях Парижа, на дверях ресторанов, кафе, магазинов.

Да, русских в Париже тогда не любили, точно так же, как в советской Москве не любили «лимитчиков», и мотивы этой нелюбви были одни и те же. И русские в Париже, и «лимитчики» в Москве брались за любую тяжелую и малопочтенную работу, рвались к образованию и стремительно карабкались наверх, они многого хотели и поэтому многого добивались. «Прав тот, кто сильнее хочет» – эта старая истина действовала безотказно. К тому же русские в Париже, как и «лимитчики» в Москве, зачастую на голову превосходили аборигенов не только своей умелостью, ловкостью, но и духовными возможностями, умом, широтой кругозора, а главное, они были нацелены на длительное напряжение сил, что в результате и давало вожделенные плоды.

В XX веке русским всегда не везло с любовью западных народов. В десятых и тридцатых их не любили за конкурентоспособность, в восьмидесятых – за то, что они приезжали без денег, в девяностых – за то, что стали ездить с деньгами. И все эти годы Запад кичливо объяснял русским, как много им дали, и помалкивал о том, как много у нас взяли. От русских жен до русских идей и в науке, и в искусстве, и в изобретательстве. Дали? Да, безусловно, и очень много, но ведь и взяли немало. В определенном смысле весь ХХ век Россия была донором Западной Европы и Северной Америки.

Мария Александровна всю жизнь помнила эти злосчастные парижские надписи… Не от злопамятства, нет, но такое не забывается… Интеллигентные французы тогда же ей объяснили, что это пишет «чернь», что им стыдно. Возможно, так оно и было, но слова из песни не выкинешь…

Белая известняковая дорога была в этот утренний час пустынна до самого горизонта. Плотный поток воздуха приятно обтекал лицо Марии и едва не оставил ее без головного убора.

– Эй, шалишь! – вскрикнула она, хватаясь левой рукой за край шляпы. Сбросила скорость, сняла шляпу и положила ее на красное сафьяновое сиденье рядом с собой. Теперь можно снова прибавить газу. Давно хотела она пришить к шляпке тесемку под подбородок, для страховки от порывистого ветра, да все забывала. А эта широкополая белая шелковая шляпа с бежевым кантом ох как ей дорога! Шляпа заветная! Когда-то на конкурсе шляп в Париже она завоевала Гран-при. А придумала и сделала ее своими руками подопечная Марии, фактически ее воспитанница, Уля Жукова.

Хотя Марии и шел всего двадцать девятый год, но за ее плечами было уже столько всякого разного, что иногда она казалась себе древней старухой, которую уже ничем не удивишь и которой не покажешь ничего нового.

В жизни всякого человека есть такие связи с другими людьми, которые никогда не вымываются из памяти, а стоят в ней отдельно, как островки на большой реке, – маленькие и таинственные. Например, с Улей Мария полтора месяца спала на одной койке – посменно… На заводе «Рено» они стояли на конвейере в разные смены, а койка была одна на двоих: зеленая железная солдатская койка с грубой металлической сеткой, которая впивалась в матрац, а то и рвала его в клочья. Бедность была такая, что русские рабочие и работницы нередко снимали не квартиру, не комнату, а койко-место. Так было и у них с Улей.