Том 5. Очерки, статьи, речи - [198]

этому того и гляди могут поверить.

Г-на Эллиса мы знаем только одного: это — посредственный поэт и плохой переводчик, попавший почему-то в последний год в присяжные критики «Весов»; здесь превратился он в развязного и яростного брезгливца, мечущего громы и молнии на современную литературу; современная литература не нравится г-ну Эллису, что делать? Но ведь и г. Эллис не нравится ей, а потому — беда не велика; и разойтись бы в разные стороны этой неладной паре! Но г. Эллис непрестанно посягает на им же отвергнутую невесту, создавая и переводя целые томы стихов и прозы. А. Белый поощряет его. А невесте, хоть и ко многому она привыкла, — и неловко и неприлично.

Теперь г. Эллис перевел «Монастырь». Перевел его, в общем, вяло, бледно. Стихи кой-где заменил прозой. Ритма верхарновского стиха не сохранил. Все это было бы незаметно, если бы А. Белый не снабдил перевода эпитетом «художественный». Но этого мало. В переводе Эллиса есть ошибки, неточности, безвкусица, несовершенное знание грамматики и, наконец, выражения, которые смело можно рекомендовать почтовому ящику юмористического журнала.

О, милое дитя!

Святой Франциск Ассизский

Подобен был тебе, тебе душою близкий,

И, как гирлянды роз, как сладкий фимиам,

Ты именем своим благословляешь храм.

По-французски:

Enfant, Francois d'Assise

Etait pareil et son nom embaume et fleurdelise

Toute l'eglise, —

то есть:

«Дитя, Франциск Ассизский был подобен тебе, но имя его украшает и наполняет благоуханием весь храм».

Таких примеров много. — На стр. 73 Эллис смешивает слово hanche (бедро) со словом hache (топор), и получается ремарка: «слышны удары ног о дерево»; постоянно попадаются прозаизмы: «пускай мне бок сверлит копье» (стр. 29), «пусть весь мой дух зажжется вдруг» (стр. 31); рискованные или не совсем русские выражения: «дно алькова» (стр. 46), «жить отчужденным от алтаря» (стр. 53); неверные ударения: «опоен», «торги», «грозней»; в стихах употребляются сплошь и рядом слова: экстаз, энергия, культ, монотонно, авторитет; и, наконец, неужели художественны следующие стихи:

Я жажду ран, я жажду, чтоб

Ногами мне сквернили лоб.

или:

Из-за тебя мы пали в бездну мук,

Мы все повешены теперь на черный крюк

Твоей судьбы…

или:

Я своего отца убил,

Мой мозг вином опоен был;

Безумный, как закваска в тесте,

Укрытая в секретном месте…

и еще:

Я мертв, и тлением моим

Мой нос уже давно томим.

Мы привели далеко не все «погрешности» «художественного» перевода. Ах, оставаться бы ему в «секретном месте», в «Универсальной библиотеке» (которую мы благодарим за дешевизну изданий, а не за качество переводов), без предисловий г. Белого, стоящего на страже русской литературы!

Май-июль 1908

<Пятнадцать новых поэтов…>

1. ПОРФИРОВ. Стихотворения (за 15 лет).

2. ALEXANDER. По бездорожью

3. АЛЕКС. СТРУВЕ. KYKLOS.[169]

4. НИКОЛАИ ТРЕТЬЯКОВ. Сборник стихотворений. Кн. первая.

5. СЕРГЕЙ ГРУСТНЫЙ. В бессонные ночи.

6. АЛЕКСАНДР ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Паутинные ткани.

7. АЛЕКС. КОЛЧУЖСКИЙ. Аккорды.

8. М. ТОПОРСКИЙ. Стихотворения.

9. Н. В. КОРЕЦКИЙ. Песни ночи.

10. А. М. КРАСОВИЦКИИ. Минуты прошлого.

11. К. ТАЛЯВИН. Безбурностъ. Прелюдии.

12. ВАДИМ ГАРДНЕР. Стихотворения.

13 и 14. Л. БАРСКИЙ и П. ЛУЧАНСКИЙ. Завязь.

15. Ф. АККЕРМАН. Первая книга стихов.

Пятнадцать новых поэтов! Да откуда же наконец? — восклицает испуганный читатель.

Нет, читатель! Во-первых, они не все новые, хотя, правда, большая часть. Во-вторых, их не пятнадцать только, а по крайней мере сотня. Передо мною лежит только сейчас и случайно пятнадцать книг стихов, из которых четыре — толщины неимоверной.

Богатый улов! Стихи можно отныне мерить фунтами и пудами. Стихи отныне подвозятся к столицам на подводах, наравне со всякой прочей живностью (большая часть лежащих передо мной книг издана в Петербурге и Москве).

Стихи, с которыми я имею дело, составляют очень небольшую долю всего того, что уже торчит в книжных витринах, что еще валяется в редакциях во всех городах Российской империи, что заполняет страницы складочных листков вроде «Весны».

Приняв во внимание сказанное, вы должны, читатель, посочувствовать моей растерянности. Если та малая доля, которую я держу в руках, весит фунтов десять, то где уж тут «разбирать»? Все равно всего не разберешь — жизни не хватит. Верчу в руках книги, книжки и книжищи и предаюсь самым безрадостным соображениям арифметического и статистического характера. Считаю, сколько все вместе стоит, и сколько в таком случае должен стоить фунт стихов. Выходит что-то очень дорого, так что стихи, должно быть, составляют предмет роскоши; но если так, то кто же потребляет их в таком количестве? Повсюду жалуются на обеднение, а тут вдруг оказывается наоборот: издания драгоценнейшие, украшенные воронами, венками, кошками, муарами и пейзажами; верно уж — нарасхват.

Однако позвольте представить список полузнакомых и незнакомых поэтов; вот он:

1) Порфиров. «Стихотворения» (за 15 лет). Посмертное издание с портретом, автографом и вступительной статьей А. Коринфского, где приводятся замечательные разговоры, вроде: «Ты, кажется, работал? Я помешал тебе?» — «Нет, ничего, успею…» Так же, осмелимся напомнить, беседовал частенько с Вл. Соловьевым покойный Величко (см. его воспоминания). Не будем тревожить памяти Порфирова; его имя смутно напоминает что-то виденное в детстве, как будто оно мелькало на страницах «Нивы».