Том 5. Мы — на острове Сальткрока - [32]

…Но вот настал чудесный миг, когда Мелькер мог угостить своих детей запеченным окунем, приготовленным по его собственному рецепту. Малин подошла к плите и, подняв крышку кастрюли, втянула носом этот волшебный запах — о, как аппетитно пахло и как сильно она проголодалась!

— Папа, ты у нас гений!

Мелькер уже переоделся и смазал каким-то кремом осиные укусы. Теперь он восседал во главе кухонного стола, и все снова представлялось ему в розовом свете. Жизнь все-таки прекрасна! Он застенчиво улыбнулся похвале Малин:

— Не зря ведь говорят, что когда мужчина всерьез посвящает себя кулинарии, то ни одной женщине за ним не угнаться… Правда, я… я… я не о себе говорю, что я… но посмотрим, пора, наконец, попробовать!

Он стал накладывать всем по очереди рыбу и просил не есть, пока каждый не получит своей порции. Когда же напоследок он наполнил и свою тарелку, то улыбнулся и посмотрел голодными глазами на белую рыбу, плававшую в масле среди укропа и петрушки. Поднося первый кусок ко рту, он все еще блаженно улыбался, но потом в горле у него послышалось лишь беспомощное бульканье.

Малин и мальчики тоже успели попробовать и теперь сидели словно парализованные.

— Сколько же ты положил соли? — спросила наконец Малин.

Мелькер посмотрел на нее и вздохнул.

— По вкусу, — удрученно сказал он.

Потом он, к ужасу своих детей, поднялся и исчез за дверью. В окне они увидели, как он сел в саду за стол, где с такой надеждой встречал ранним утром этот день. От жалости у них сжались сердца, и без единого слова они гурьбой бросились к нему.

— Полно, папа, стоит ли расстраиваться, — обратилась Малин к Мелькеру, который сидел, закрыв лицо руками.

— Я такой никчемный, — сказал он, подняв на нее глаза, полные слез. — День — равный целой жизни… а что я из него сделал? Я ни на что не гожусь, какое-то сплошное невезение. И книжки я пишу никудышные, не возражай, я сам знаю! Бедные дети, у вас такой никчемный отец!

Они обступили его со всех сторон, обняли и хором стали уверять, что ни у кого из детей нет такого доброго, такого умелого и такого хорошего отца, как у них, и что они обожают и любят его безгранично именно за то, что он такой добрый, такой умелый и такой хороший.

— Гм-м-м… — сказал Мелькер. Он утер слезы ладонью и чуть улыбнулся. — А разве я не сильный и красивый? Об этом почему-то никто ничего не сказал!

— Конечно, ты сильный и красивый тоже, — добавила Малин, — поэтому какое имеет значение, если ты чуть пересолил.

Юхан и Никлас успели отдать соседям остаток улова, и теперь в доме не было ни крошки, а лавку уже закрыли, и всем хотелось есть.

— А нет ли хрустящих хлебцев? — спросил Никлас.

Но прежде чем кто-либо успел ответить, в комнату вошла Чёрвен в сопровождении Боцмана и сказала:

— Папа приглашает всех в коптильню на копченую салаку. Кто хочет?

«Такими и бывают дни, равные целой жизни: непредвиденно рушатся планы, раздаются плач и скрежет зубовный», — думал Мелькер. Но вот настал вечер, тихий и ясный, и он сам простил себе все промахи. Право, жизнь удивительна в своем постоянном кругообороте: то плач и скрежет зубовный, то безмятежная радость и всевозможные удовольствия, как, например, свежекопченая салака и молодая картошка с маслом.

Они сидели на прибрежных камнях возле коптильни Ниссе, а солнце с разрумянившимися от летнего зноя щеками спускалось во фьорд. Ниссе до тех пор угощал их золотисто-коричневой ароматной салакой, пока все не наелись досыта. Мэрта потчевала их картошкой с маслом и свежевыпеченным домашним хлебом. Мелькер не удержался и произнес речь. Он восхвалял дружбу и салаку, его просто распирало от избытка благодарности. Конечно, жизнь прекрасна, подумать только, сколько всяких событий может приключиться за один-единственный летний день!

— Вот, друзья мои, — сказал Мелькер, — все точь-в-точь как я говорю: такой день равен целой жизни!

— И какой необыкновенной жизни! — восторженно добавил Пелле.

Пелле покупает кролика

Мелькер безумно любил своих детей и частенько думал об их будущем. Конечно, он был писателем, и когда его спрашивали, что ему ближе всего, он отвечал: «Мелькер занят только Мелькером!» То было правдой лишь наполовину. Порой, когда он особенно серьезно задумывался о детях, ему казалось непостижимым, как у него могли вырасти четверо таких прекрасных малышей. И таких разных. Дело не только в том, что Малин и Юхан были светловолосые, а двое других совсем наоборот. Нет, они были разные буквально во всем. А Малин, его утешение и отрада, как она могла стать такой умной при ее красоте? Хорошенькие девушки обычно так заняты своей внешностью, что им некогда стать умными. Малин была другой. Мелькер, конечно, не очень-то знал, какие мысли таятся за ее гладким лбом, но он знал, что там нет недостатка в уме, искренности и здравом смысле. И кроме того, она была прелестна, и казалось, как цветок, не сознает этого.

Самый неуравновешенный изо всех детей Мелькера был Юхан. Фантазер, каких мало, и вечный непоседа. Нелегко придется ему в жизни, ведь он вылитый отец, бедный мальчик! Никлас, наоборот, спокойный, уверенный и в то же время самый веселый и жизнерадостный из всех Мелькерссонов с того самого дня, как появился на свет. Мелькер не сомневался, что Никласу будет легко шагать по жизни.