Том 5. Моргунов – гримёр из морга; Американский концепт; Свет в конце ствола; Посвящается Ги де Мопассану; Жепепенака - [5]
Коротко перечисляю скорбные заботы: деревянный крест, неверующее мраморное надгробие, барельефные портреты павших на стрелках и разборках, музыка. Не могу не заявить, что забота о внешнем виде покойного зачастую принимала предпраздничный характер, можно сказать, смело затмевавший своим надрывным трауром казенщину мероприятий Первомая и Седьмого ноября. И на фоне ужасного разочарования народа в солидарности трудящихся, особенно в выстреле «Авроры» из главного ствола, мы, гримеро-парикмахеры, стали специалистами намба уан во всем этом погребальном ху из ху.
Если еще смелей вступить на стезю откровенности, то лично мне нравилось работать со всеми ушедшими от нас, даже с очевидными подлецами и злодеями. Ясно было видно по лицам, что бывшие их владельцы до конца дней, включая последний час, продолжали считать действительной потерянную печать Каина-первоубийцы. Вместе с тем полная неспособность безвременно ушедших от нас, прямо скажу, покойников потребовать у тебя книгу жалоб и предложений за халтурку в гриме, недоклад губной помады, случайный мусор в парадной бороде или за кривую планировку улыбки вечного покоя – все это буквально обязывало лично меня исполнять на совесть свои прямые обязанности. А наловчился я заделывать самые противоречивые выражения на лицах клиентов так, что смело мог бы загримировать даже шпионско-антисоветскую внешность Пеньковского под геройское лицо Олега Кошевого. К сожалению, на такой беспринципной работе долго я в морге не мог продержаться.
Собственно говоря, заваливается однажды в станиславку – такая кликуха была у нашей гримерной подсобки – ватага поддатых родственников какого-то спившегося чмурофета, типа сантехника правительственных дач или же официанта кремлевских банкетов – не ниже.
С ходу берут меня за горлянку, к чему я отношусь всю свою жизнь более чем скептически.
Так, мол, и так, говорят, откажешь – кишку на лыжную палку намотаем, а если согласишься, заплатим «березовыми» чеками. Исходя из по-по, то есть из последнего пожелания, от тебя требуется звукофикация всей могилы нашего Серого, начиная с третьего, кончая сороковым днем прощания, а потом уже ангелы или еще кто-нибудь пущай дергают его на пересылку, хер с ним, но можно и с ходу на Страшный суд. Это – как кому нравится. И сообщи ему вид полулещенки-полукобзона, только нос возвысь и заостри соответственно бывшему положению нашей державы на международной арене.
В общем, сулят, мы столько тебе отстегнем капусты, что можешь пару телок свозить на Кипр. Но учти: все должно быть как на свадьбе Зыкиной с Косыгиным. А если что не так…
Резко прерываю тираду алкогольно-траурного треканья. Конкретней, говорю, обрисуйте суровый или же лирический каприз ушедшего от вас.
Вот тебе, отвечают, гондон кладбищенский, магнитофон «соня» и ровно тридцать семь кассет, потому что три кассеты отзвучали свое с момента врезки данного покойника, то есть Серого, от рака горла. Когда отмогилим его, проигрывай каждую кассету два раза, то есть по утрянке и часа в три дня – пущай душа друга нашего кайф ловит, понял? Таково завещание, и за ценою мы не постоим, как сказал записанный на «соню» поэт грузинской нации и автор песен.
О’кей, отвечаю, врублен, вбаксован и вмаркован, так что чеки-бонусы-купоны, пожалуйста, – на крышку гроба, мне ведь необходимо начальству отколупнуть с этой вашей булки целое кило замазки. Взял аванс.
Ну Серого этого ихнего я так разрисовал, что выглядел он посвежей, чем Леонид Ильич в засаде на дальнейшего кабана политбюро, хотя подобные внешности реставрировать очень и очень не просто после ихней бурной жизни и продолжительной агонии.
Похоронили они своего Серого. Я все организовал на высоком могильном уровне неподдельной скорби всего народа по очередному, безвременно ушедшему от нас человеку. Кладу под венки и букеты позже конфискованный всеми вами магнитофон.
Честно признаюсь, на халяву подвел к нему энергию государства, которой еще было у нас до Чубайса аж до электроотрыжки на душу населения. Нажал кнопку, звук приглушил, наслаждайся, говорю, Серый, в угоду своему высококультурному завещанию.
Потом самолично, между прочим, заслушался, подобно покойнику, – так клево зазвучала заваленная венками могила. Мне, думаю, все равно: был ты, Серый, сантехником кремлевских дач, где до последних метастаз из номенклатурных унитазов не вылезал, или кладовой там заведовал и тырил из-под носа у Фиделя Кастро с Помпиду бастурму с икоркой. Главное то, что врубился ты в искусство народа по-культурней всего политбюро.
Просто не мог я не прислушаться к звездному пению королев и королей эстрадной нашей жизни, которые, по словам великой Аллы Пугачевой, все могут себе позволить. После нее Магомаев пошел с Окуджавой, потом Марк Бернес, потом Утесов, за ним оба Лещенки. А там и бесподобный Вертинский существенно усилил еще лагерное мое влечение к маленькой балерине. Но больше всего оставили мне заказчики запретных некогда записей Владимира Семеныча, царство ему небесное, Высоцкого.
Как только он запел, я буквально завыл от глубины чувства и слинял в гастроном, чтобы впасть в закономерную грусть щадящего запоя. Вот что такое реальное, думаю, и круглосуточно звучащее бессмертие. Работу почти забросил, пью и слушаю, слушаю и пью – словом, как по анекдоту, веду жизнь в искусстве.
Для многих из вас герой этой книги — Алёша Сероглазов и его друг, славный и умный пёс Кыш — старые знакомые. В новой повести вы встретитесь с Алёшей и Кышем в Крыму. И, конечно же, переживёте вместе с ними много весёлых, а иногда и опасных приключений. Ведь Алёша, Кыш и их новые друзья — крымские мальчишки и девчонки — пойдут по следу «дикарей», которые ранили в горах оленёнка, устроили лесной пожар и чуть-чуть не погубили золотую рыбку. В общем, наши герои будут бороться за то, чтобы люди относились с любовью и уважением к природе, к зверью, к рыбам, к птицам и к прекрасным творениям, созданным самим человеком.
Главный герой повести «Николай Николаевич» – молодой московский вор-карманник, принятый на работу в научно-исследовательский институт в качестве донора спермы. Эта повесть – лирическое произведение о высокой и чистой любви, написанное на семьдесят процентов матерными словами.
В эту книгу входят замечательная повесть "Черно-бурая лиса" и четыре рассказа известного писателя Юза Алешковского. Во всех произведениях рассказывается о ребятах, их школьных делах, дружбе, отношениях со взрослыми. Но самое главное здесь — проблема доверия к подрастающему человеку.
Роман Юза Алешковского «Рука» (1977, опубл. 1980 в США) написан в форме монолога сотрудника КГБ, мстящего за убитых большевиками родителей. Месть является единственной причиной, по которой главный герой делает карьеру в карательных органах, становится телохранителем Сталина, а кончает душевной опустошенностью...
Мне жаль, что нынешний Юз-прозаик, даже – представьте себе, романист – романист, поставим так ударение, – как-то заслонил его раннюю лирику, его старые песни. В тех первых песнях – я их все-таки больше всего люблю, может быть, потому, что иные из них рождались у меня на глазах, – что он делал в тех песнях? Он в них послал весь этот наш советский порядок на то самое. Но сделал это не как хулиган, а как поэт, у которого песни стали фольклором и потеряли автора. В позапрошлом веке было такое – «Среди долины ровныя…», «Не слышно шуму городского…», «Степь да степь кругом…».
Для первоклассника Алеши Сероглазова по прозвищу Двапортфеля маленький щенок Кыш — самая преданная и умная собака на свете.О приключениях этих двух верных друзей, постоянно попадающих в разные передряги, рассказывают увлекательные и добрые повести Юза Алешковского.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Крупнейший представитель немецкого романтизма XVIII - начала XIX века, Э.Т.А. Гофман внес значительный вклад в искусство. Композитор, дирижер, писатель, он прославился как автор произведений, в которых нашли яркое воплощение созданные им романтические образы, оказавшие влияние на творчество композиторов-романтиков, в частности Р. Шумана. Как известно, писатель страдал от тяжелого недуга, паралича обеих ног. Новелла "Угловое окно" глубоко автобиографична — в ней рассказывается о молодом человеке, также лишившемся возможности передвигаться и вынужденного наблюдать жизнь через это самое угловое окно...
В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
«Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион» [«Bothus Occitanus eller den otteǿjede skorpion» (1953)] — это остросатирический роман о социальной несправедливости, лицемерии общественной морали, бюрократизме и коррумпированности государственной машины. И о среднестатистическом гражданине, который не умеет и не желает ни замечать все эти противоречия, ни критически мыслить, ни протестовать — до тех самых пор, пока ему самому не придется непосредственно столкнуться с произволом властей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот человек, (Ю. Алешковский) слышащий русский язык, как Моцарт, думается, первым – и с радостью – признает первенство материала, с голоса которого он работает вот уже три с лишним десятилетия. Он пишет не «о» и не «про», ибо он пишет музыку языка, содержащую в себе все существующие «о», «про», «за», «против» и «во имя»; сказать точнее – русский язык записывает себя рукою Алешковского, направляющей безграничную энергию языка в русло внятного для читателя содержания. Алешковский первым – и с радостью – припишет языку свои зачастую ошеломляющие прозрения, которыми пестрят страницы этого собрания, и, вероятно, первым же попытается снять с языка ответственность за сумасшедшую извилистость этого русла и многочисленность его притоков.
Сочинения Юза Алешковского долгое время, вплоть до середины 90 – х, издавались небольшими тиражами только за рубежом. И это драматично и смешно, как и сама его проза, – ведь она (так же, как произведения Зощенко и Вен. Ерофеева) предназначена скорее для «внутреннего употребления». Там, где русской человек будет хохотать или чуть не плакать, американец или европеец лишь снова отметит свою неспособность понять «этот загадочный народ». Герои Алешковского – работяги, мудрецы и стихийные философы, постоянно находятся в состоянии локальной войны с абсурдом «совковой» жизни и всегда выходят из нее победителями.
От составителей.Мы работали над этим собранием сочинений более полугода. По времени это срок достаточно большой, но и – крайне маленький, короткий. Большой – чтобы просмотреть интернет-версии произведений Юза Алешковского, выбрать те, в которых меньше ошибок, опечаток. Чтобы привести в порядок расползающиеся при конвертации строки. Большой – для работы, по сути, косметической. И с этой работой мы справились. Хотя кое-где и не исключены какие-то мелкие «блошки».И – срок малый, чтобы сделать настоящее, академическое собрание сочинений.
Лев Лосев: "Больше всего я люблю «Синенький скромный платочек» (1982). Помню, как начал читать в первый раз и почти сразу перешел на чтение вслух – невозможно было отказать языку, гортани в таком празднике. …И написал автору: «Я начал читать, и мне очень понравился тон и необыкновенное мастерство языка… exubОrance образов, красок, характерных выражений, которая вас опьяняет и увлекает. Много лишнего, несоразмерного, но verve и тон удивительны». Нет, это не я написал Алешковскому, это мой тезка, Лев Николаевич Толстой, написал Николаю Семеновичу Лескову.