Том 4. Стихотворения - [10]

Сновидение манит на дно.

Хороши удлиненный кисти,

Голубыми качает один.

А другой, легковейно-душистей,

Как кропило дремотных куртин.

Новолуннею полночью сонной

Их кадильницы знают свой срок.

С их пахучим дыханьем созвонный,

Шевелит их кусты ветерок.

Доглядеть бы всю тайну их взгляда,

Додышать бы цветочную кровь,

Досказать бы созвездьям – что надо,

Чтоб приснилось желанное вновь.

Додремать все томленье разлуки,

Чтобы любящий вновь был любим,

И дождаться, чтоб милыя руки

Дотянулись объятьем своим.

Потянул ветерок по деревьям,

Переметны шуршанья в ветвях,

К оснеженным безвестным кочевьям

Заскользил я в проворных санях.

Парусами – вздуваются тучи,

Как ладьи – сгроможденья снегов.

И лучи упадают, певучи,

На зубчатыя кровли домов.

От семи легконогих оленей

Под Луной поднимается пар.

Я доехал. Раскрытый сени.

Вот он, звон наливаемых чар.

«Заждались», говорят. «Не впервые.

Никогда не торопишься к нам».

И поют мне глаза голубые,

Что конец здесь тоске и ветрам.

Мы пируем в высоком чертоге,

Наливаем мы Солнце в хрусталь.

А Луна, закрепись на пороге,

Серебрит океанскую даль.

Всезавладевающая

Не стукнет, не брякнет, а угол темней.

И видно, по спуску немых ступеней,

Что час наступает продольных теней.

Не скажет, не спросит, а слышится вздох.

Росой зазвездился сереющий мох.

И явственен в сердце глаголящий Бог.

Густеет влиянье таинственных сил.

В душе колебанье незримых кадил.

И путь свой крылом козодой зачертил.

Померк доснявший узорный балкон.

В селе отдаленном смолкающий звон.

Глубокою синью налит небосклон.

За садом белеет прохладою луг.

Дневныя свершенья – законченный круг.

На небе мерцание гроздий и дуг.

Так скоро за первой Вечерней Звездой

Верховные кони сверкнули уздой,

И Серп Новолунний взошел над водой.

Ладьей отразился в зеркальном пруду.

Все стройно и цельно в своем череду.

В осоке шуршанье, в ней ветер в бреду.

В ней старыя мысли проснулись опять.

Змеиные стебли никак не унять,

И возле шуршащих зазыбилась гладь.

Прямится змеиный – не выпрямлен рост.

А тихая поступь умноженных звезд

Уж Млечный повсюду обрызгала мост.

Кто хочет, пусть дремлет. Кто может, пророчь.

Лавинная мгла залила узорочь.

Всемирно мерцает безгласная Ночь.

Колыбельная

Я всегда убаюкан колыбельною песней,

  Перед тем как в ночи утонуть,

Где, чем дальше от яви, тем странней и чудесней

  Открывается сказочный путь.

В дни как был я ребенком, это голос был няни,

  Уводивший меня в темноту,

Где цветы собирал я для певучих сказаний,

  Их и ныне в венок я сплету.

В дни как юношей был я, мне родныя деревья

  Напевали шуршаньем вершин,

И во сне уходил я в неземныя кочевья,

  Где любимый я был властелин.

А поздней и позднее все грозней преступленья

  Завивали свой узел кругом.

Но слагала надежда колыбельное пенье

  И журчала во мне родником.

И не знаю, как это совершилось так скоро,

  Что десятки я лет обогнул.

Но всегда пред дремотой слышу пение хора,

  Голосов предвещающих гул.

А теперь, как родная так далеко Светлана,

  И на чуждом живу берегу,

Я всегда засыпаю под напев Океана,

  Но в ночи – на родном я лугу.

Я иду по безмерным распростертым просторам,

  И, как ветер вокруг корабля,

Возвещают мне реки, приближаясь к озерам,

  Что бессмертна Родная Земля.

А безмерная близко расплескалась громада,

  И всезвездный поет небосвод,

Что ниспосланный путь мой весь измерить мне надо

  И Светлана меня позовет.

Мать

Птицебыстрая, как я,

  И еще быстрее.

В ней был вспевный звон ручья

  И всегда затея.

Чуть ушла в расцветный сад,

  С нею я ребенок,

Вот уж в дом пришла назад,

  Целый дом ей звонок.

Утром, чуть в лугах светло,

  Мне еще так спится,

А она, вскочив в седло,

  На коне умчится.

Бродят светы по заре,

  Чада ночи древней.

Топот брызнул на дворе,

  Он уж за деревней.

Сонной грезой счастье длю,

  Чуть дрожат ресницы.

«Ах, как маму я люблю,

  Сад наш – сад Жар-Птицы!»

Долгий, краткий ли тот срок,

  Сны всегда – обновы,

А к крыльцу уж – цок-цок-цок,

  Скок и цок подковы.

Вся разметана, свежа,

  Все в ней – воскресенье.

Разве только у стрижа

  Столько нетерпенья.

«Ты куда же в эту рань,

  Мама, уезжала?»

В губы чмок, – и мне, как дань,

  Ландышей немало.

«Ну, скорее день встречай»,

  Я бегу веселый.

Как хорош душистый чай,

  На сирени пчелы.

Мать веселия полна,

  Шутками прекрасна.

С ней всегда была – весна

  Для зимы опасна.

Только вздумаешь взгрустнуть, –

  У нея лекарство –

Мысль послать в лучистый путь,

  В радостное царство,

«Ты чего там приуныл?

  Морщить лоб свой рано».

И смеется, смех тот мил,

  Плещет фортепьяно.

Знал я в ранних тех мечтах,

  Как без слов любовен

Храмовой ручьистый Бах,

  Вещий дуб, Бетховен

Как возносит в высоту,

  Уводя из плена,

Шуман, нежащий мечту,

  Лунный взлет Шопена.

Как пленительно тонуть

  В Моцарте и Глюке.

И обнять кого-нибудь

  Странно жаждут руки.

Как в родную старину

  Мчит певучий Глинка.

С ними к творческому сну

  Льну и я, былинка.

Сладко в память заглянуть,

  В глубь такой криницы,

Где подводный виден путь

  К сказке Царь-Девицы.

Так предвидя, угадать

  Сказ о дивном зельи

В жизни может только мать,

  Мудрая в весельи.

И поздней, как дни, созрев,

  Меньше дали света,

Превращать тоску в напев

  Кто учил поэта?

Был иным я утолен,

  Знал иныя жажды,

Но такой лучистый сон

  Снится лишь однажды.